Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
Очень хочется увидеть тебя. Так приятно чувствовать, что такая прелесть любит меня. Ведь письма ты все равно такие оке будешь писать и когда разлюбишь меня, а всем телом соврать гораздо труднее. Крепко целую со всех сторон.
10.I.40
Корунечка, любимая. Вот уже восемь дней как ты уехала и ничего не знаю о тебе. Главное чувствую, что ты хитрым образом по какой-либо причине все-таки не счастливая. Напиши, Корушка, что-нибудь, а то, когда от тебя ничего нет, мне становится как-то немного грустно. Ведь если ты меня разлюбила, то я просто не знаю, как я смогу жить дальше.
Здесь все время очень холодно — 20-30.
Крепко целую тебя, хотя и «характерную», но совершенно чудную девочку. Дау.
30.I.40
Корунька, родная. Ну как тебе было не стыдно говорить мне такие вещи по телефону. Я уже узнал у Лётного отца все подробности. Оказывается, ввиду трудностей с транспортом, выдают билеты в Москву только командировочным. Само собой, что это не означает никакого запрещения въезда в Москву. Что касается вопроса по существу, то не говоря о том, что это несомненно временная вещь (которая кстати уже раз была), я убеждён, что мне всегда разрешат привезти в Москву мою жену (хотя бы через Академию Наук). В общем, по этому поводу можешь не беспокоиться.
Но самое главное — это вопрос о твоём здоровье. Имей в виду, Корунька, что я совершенно всерьёз никогда не прощу тебя, если ты сейчас будешь трепать своё здоровье, и так достаточно подорванное. Я действительно очень виноват в том, что в своё время ограничился одними уговорами, а не заставил тебя поехать полечиться и отдохнуть. Правда, не думаю, чтобы ты по этому поводу имела основания писать (хотя бы и зачёркивая потом), что я больше думал о чем-либо другом, чем о твоём здоровье, но факт остаётся фактом, а то, что ты сама ничего не хотела делать, конечно, для меня плохое оправдание. Тебе во что бы то ни стало надо поехать на курорт и всерьёз полечиться.
Корунька, любимая. Как я соскучился по тебе, по всей Корушке от волос до кончиков ног. Не вздумай, впрочем, из-за этого раньше приезжать. Перед тем как приедешь сюда, твоё лечение в харьковской поликлинике должно быть полностью закончено. Отсюда ты должна сразу же поехать на курорт. Спишись об этом с Верой, если Сергей сможет достать тебе путёвку. Лучше всего будет, если ты проведёшь здесь недели две. Тогда можно будет в последний раз пообращаться с тобой как с любовницей и вводить кооперативный стиль уже после твоего возвращения с курорта. Как с перевозкой твоих вещей?
Мои дела в довольно жалком состоянии. Танька ведёт себя довольно кисло. Единственным утешением была одна ленинградка, которую я слегка осваивал в Теберде и которая мило держала себя. Но, во-первых, она была здесь всего два дня и уехала в Ленинград, а, во-вторых, я не уверен, что она 2-го класса.
Корунька, дорогая. Временами мне кажется, что хорошо, что ты будешь рядом под руками (во всех смыслах), но с другой стороны — а вдруг ты застрадаешъ. Смотри! Крепко целую тебя, Корушка; Дау.
P.S. Никаких твоих писем после первых двух не было. Сколько моих писем ты получила?
23.II.40
Корунька, родная. Получил два твоих «красных» письма. Ты спрашиваешь меня, в какой мере я сам хочу твоего приезда?
Очень смешно читать, когда ты спрашиваешь, скучаю ли я по тебе. Я просто мечтаю о возможности крепко обнять свою чудную Корушку. В моих делах с другими девушками ничего нового. Килечка в Ленинграде, пишет мне милые письма, но чтобы освоить её дальше, надо ехать в Ленинград, что сейчас весьма сложно. Танечка ведёт себя несколько лучше, но все-таки неопределённо и даже слабых достижений пока не имеется. Адки — не видел.
Хотя ты и по телефону утверждала, что соскучилась, но я как-то не очень этому верю. А то ты привыкла к моему кроткому нраву и, вероятно, думаешь, что со мной всегда можно потом договориться. Имей в виду, Корунечка, что все это тебе писалось по этому поводу совершенно серьёзно, и лучше не пробуй легкомысленно относиться к своему телу. Крепко целую это чудное тело. Дау.
19.IV.40
Корунька, дорогая.
Насколько я понимаю твой характер, ты, исходя из того, что я долго не писал тебе, уверена в моих успехах. В действительности в этом случае я, вероятно, писал бы каждый день. В настоящий же момент говорить о каких бы то ни было успехах не приходится. Из Катьки ничего сделать невозможно, но что касается Кирки, то освоить её было бы в общем нетрудно, но, к сожалению, она все-таки недостаточно красива, и делать её своей постоянной любовницей мне не хочется. Если же освоить её просто так, то, принимая во внимание, что она, по-видимому, сильно влюблена в меня, мороки не оберёшься. Поэтому ограничиваюсь изучением фигуры.
В общем, очень трудно. Когда подумаешь, просто удивляешься, как это такая чудная особа, как ты, может любить меня. Крепко целую самую любимую Корочку. Дау.
Ленинград, 21.IV.40 Корунька, золотая моя. Не знаю, успеешь ли ты уже получить это письмо до моего приезда, но мне очень хочется написать тебе. В первую неделю, когда не видишь тебя, то как-то тоже лень писать, а потом начинает тянуть к тебе, и сейчас мне очень приятно думать, что приедешь в Москву и опять будет Корушка под руками (и в буквальном и в переносном смысле слова).
Мои дела не особенны. Изучаю Килечкину фигуру, которая, к сожалению, далеко уступает твоей, но осваивать её полностью не собираюсь. Вообще я какой-то неудачник.
Крепко целую дорогую девочку, которая даже не может вообразить, как я сильно её люблю. Дау.
Москва, 21.IV.40
Дорогая моя девочка.
Ещё только шесть дней, как от тебя нет писем, а мне уже кажется, что прошла целая вечность. Когда я облизываюсь на какую-нибудь особу, я всегда вспоминаю про Корушку, например, что у ней грудь лучше или про серые глазки. А ты, когда прижимаешься к субъекту, то вовсе и не думаешь о Дау. Вообще вся разница между нами в отношении к «другим» — это то, что я честно говорю, а ты хитро привираешь. А твою любовь ко мне и сравнить нельзя с моей любовью к тебе. Ведь если бы меня не было, то ты сразу нашла бы сколько субъектов.