Академик Ландау. Как мы жили

Ландау-Дробанцева Конкордия Терентьевна

Дау весело рассмеялся. Анекдот ему понравился.

— Дау, но имей в виду, вся Москва считает, что это было в самом деле так.

Вдруг Дау заметался:

— Я опять хочу в уборную. Это мне надо теперь спускаться каждый раз по лестнице вниз. Я поэтому и домой боялся идти.

— Дау, успокойся. В ванной я установила унитаз, специально для тебя.

— Неужели? Танечка, скорей, скорей, помоги мне.

Я опять хотела, чтобы он опёрся на стальные поручни у постели. Он накричал на меня. Танечка помогла ему встать. Вернулся весёлый, спокойный.

— Я

всегда говорил, что ты, Коруша, очень умная. Я хочу походить, а здесь негде ходить.

— Даунька, я Гарика перевела вниз в мою спальню. А в его комнате сделала тебе физкультурный кабинет. Вот пойдём, посмотришь. Там есть шведская стенка, но, к сожалению, там нет красивой Людмилы Александровны.

— Коруша, я оказался не в её вкусе! Я так тихонечко, робко её спросил: «Людмила Александровна, когда я выздоровлю, вы пойдёте со мной в кино?». Она категорически отказалась и даже рассердилась.

Танечка рассмеялась. Ближняя память Ландау фиксировала все, что её интересовало, так было и до болезни! Но согласитесь, мелкие ситуации быта недоступны медикам, а Гиппократ учёл это во второй своей заповеди: он говорил, что внешние обстоятельства должны способствовать выздоровлению больного.

У шведской стенки Танечка стала с ним заниматься гимнастикой. Я пошла вниз заканчивать приготовление обеда. Обедать Дау спускался по лестнице в кухню с помощью Тани, а поднимался наверх самостоятельно. Уже кое-что!

Когда сильные газообразования в кишечнике донимали его, он так спешил на унитаз, слушать не хотел о том, чтобы попробовать самому держаться за стальные поручни.

В восемь часов вечера сделали ему хвойную ванну. Он совсем успокоился. Сильная Танечка с небольшой моей помощью легко и ловко вынула Дау из ванны. Дау с вечера сразу уснул, пока я готовила ужин для Гарика, потом постелила себе в физкультурном кабинете. Спать не могла, снотворное принять боялась. Дау проспал около часа, потом стал звать, крича: «Алло, алло!». Хотела надеть комнатные туфли, но он так кричал. Туфли стояли не с той стороны, чуть не упала, побежала босиком. Он закричал: «Скорей, скорей, надеть ботинки — в уборную».

Стала с трудом, без привычки надевать протезные ботинки. Они выше нормальных, нужно плотно зашнуровывать и завязывать. Помогла ему встать, он сонный, вдруг начал падать. Удержать нет сил. Быстрее молнии бросилась под него, он упал на меня.

— Дау, ты жив.

— Да, Коруша. Почему ты ночью дежуришь в больнице?

— Даунька, ты не расшибся, ты головой не ударился? — Нет, я не ударился.

Подняться мне было трудно. С большим трудом я встала. Дау сидел на полу. Посмотрела на ноги и ужаснулась: я надела протезный ботинок на здоровую ногу. «Бог мой, хорошо, что все благополучно кончилось!».

Но поднять Дау с пола было непросто. Он привык за годы в больнице беспомощно виснуть на медсёстрах. Поднять 70 килограммов с полу у меня не хватило сил. Безрезультатно измучившись, я обратила внимание на гладкость линолеума. Тогда я взяла его за уже правильно надетые ботинки и тихонько поволокла к лестнице из

кабинета. Когда ноги по колени спустились на лестничные ступеньки, сидящего, со спущенными ногами я уже могла его поднять. Наконец уложила, потушила свет. Заснуть не могла. Встала, не зажигая свет, босая вошла к Дау. Он спит. Дышит легко, беззвучно, никаких хрипов! Теперь я очень внимательно сначала брала тяжёлый протезный ботинок и упаковывала его больную ногу. Надо выработать такую закономерность, чтобы в дальнейшем избежать ошибок. Заснуть не удалось. Сколько раз ходил Дау потом, потеряла счёт! Было ещё темно. Слышу — пришла Танечка.

Спустилась к ней. Приготовила завтрак для Гарика. Едва Таня успела позавтракать, проснулся Дау. Она помчалась к нему. У Гарика зазвонил будильник. Когда Гарик сел завтракать, я легла на его спальное место. Теперь оно у нас стало одно на двоих. Выходной день у Гарика был выходным днём у Танечки. Тогда спать почти не приходилось.

В первый день приезда Дау из больницы домой, он с отчаяния схватился за круглые перила из бука и сам легко поднялся к себе по лестнице наверх. Возможно, сработала многолетняя привычка. Но вставать с постели, ложиться в постель, пользоваться стальными поручнями он категорически отказывался, нервничая, очень спеша в туалет.

Когда я настаивала, он кричал: «Я упаду, меня надо поддерживать, я боюсь, у меня болит живот», и когда я замечала дрожь в больной руке, я сдавалась. Водила его в уборную. Но как, как его заставить взяться за очень удобные, устроенные мной стальные поручни? Как его заставить, чтобы он в уборной обслуживал сам себя? Все равно Гращенков не прав. Дау все может делать сам, но он слишком теоретик, он слишком непрактичен в жизни, его должна заставить необходимость, как того инвалида войны в троллейбусе.

На второй день, после того как уложили Дау спать, я попросила Танечку задержаться минут на 15.

«Танюша, я быстро приму ванну. А то я боюсь залезать в воду, вдруг он начнёт звать».

Моясь, случайно в груди обнаружила опять опухоль и очень обрадовалась. Мысль работала только в одном направлении: завтра амбулаторно сделаю операцию, придудомой, Танечка уйдёт, и Дау, жалея меня, сам начнёт вставать и ложиться в постель, держась за поручни.

Отпустила Танечку, пока ничего не сказала: боялась, вдруг врачи не захотят оперировать. С медиками я не находила общего языка.

Спала я теперь примерно с 8 до 10 утра — 2 часа. Таня не отходила от Дау. На мне были обязанности: закупать продукты, всех кормить и ещё много домашних дел. Таня приходила в 8 часов утра, она кормила Дау завтраком, одевала и выходила с ним гулять. Просыпалась я сама без будильника примерно в 10 часов утра. Вскакивала, бежала наверх смотреть, сколько градусов мороза. Наступил февраль. Выходила к Танечке, трогала у Дау руки, не замёрз ли он.

«Танечка, прежде чем выходить гулять, всегда смотрите на градусник в окне. Если на дворе температура больше 10 градусов мороза, гулять не ходите. Он, вдыхая холодный воздух, может простудить лёгкие».