Академик Ландау. Как мы жили
Шрифт:
* * *
Наш роман перешел в письма, хотя мы иногда и виделись. Писал он много, я сохранила все письма.
Мои письма он также бережно хранил, но они заинтересовали тех, кто увозил его в "черном вороне" ночью в конце апреля 1938 года.
Даунька очень сожалел, когда, вернувшись через год, обнаружил исчезновение моих писем вместе с моими фотографиями.
Некоторые его письма я привожу здесь полностью. Те сетования, которые он высказывает в письмах в отношении моего здоровья, возникли по следующей причине. Дау, будучи в Москве, стал приобщать меня к настоящей культуре: человеческая
Вначале я расстроилась и загрустила. Вырвалась из Харькова на несколько дней в Москву, и вот такой сюрприз. Но он так восстал против ревности. Ревность несовместима с человеком. Это самое дикое, самое низкое, самое эгоистическое качество. Я испугалась, что у него глаза выскочат из орбит. Взгляд сделался жестким. "Успокойся, я просто плохо себя чувствую". Он сразу стал прежним Дау, в его глазах засветилась забота, нежность, любовь! Как только он начинал меня воспитывать, у меня возникали болезни. Только в этом было спасение. Не отвечала на письма после его воспитания — не могла, болела, воспаление легких и т. д. Была молода, здорова и никогда не болела. Ревновала ужасно. "Корочка, у тебя слезы на глазах, что с тобой?" — "Даунька, страшно болит голова…" С утра до поздней ночи была на фабрике, в цеху, все дежурства, все учеты, все переучеты, работала в выходные дни, копила запасные выходные и уезжала в Москву.
Глава 14
30 апреля 1938 года было воскресенье. У меня билет Москву на 16 часов, а в 10 часов утра я получила из Москвы телеграмму без подписи: "От приезда в Москву воздержитесь". Свет померк. После майских праздников, не использовав свои выходные дни, я вышла на работу. Ко мне в лабораторию зашел начальник цеха товарищ Сладков. Закрыв дверь на ключ и убедившись, что мы одни, он спросил меня:
— Кора, ты с ним записана была?
— Нет.
— В партком не ходи, ничего никому не говори.
В тот год я была кандидатом в члены партии. В цеху я встретила нашего парторга, была такая замечательная женщина товарищ Осядовская. Она отвела меня в сторону, спросила:
— Кора, ты с ним была записана?
— Нет.
— В партком не ходи, никому ничего не говори.
Я была потрясена благородством этих людей. Наш начальник цеха товарищ Сладков был старый большевик, работал в подполье. Подумала: откуда все так быстро узнали? Но ко мне удивительно отнеслись, очень хорошо. В начале зимы пришла одна путевка на фабрику, на курсы повышения квалификации. Путевка в Ленинград на всю зиму. Эту путевку дали мне. Все знали, молчали и хотели чем-то мне помочь. Так я это расценила: с университетским образованием на фабрике я была одна, повышать квалификацию другим было нужнее.
В Москву поезд прибыл днем, на Ленинград поезд вечером. Поехала на Воробьевы горы, ходила возле Института физпроблем. Осмотрела окно спальни
В Ленинграде меня поселили в прелестном номере гостиницы «Московская» с Анечкой — москвичкой с фабрики «Большевик». Анечка была очень кокетлива, а серьезный поклонник появился у меня.
— Кора, ты долго будешь издеваться над Костей? Он глаз с тебя не сводит.
— Анечка, ты опять за свое.
— Да. Он меня просил, чтобы я поговорила с тобой. Почему ты не пошла с ним в кино?
— Аня, но в кино с ним пошла ты!
— Конечно, на твой билет и по твоей просьбе, а там в кино он мне рассказал, как он влюблен в тебя. Очень мне это интересно! А сейчас он спрашивает, не хочешь ли ты пойти в Мариинский театр?
— Неужели на "Лебединое озеро"?
— Да. Ты что, мечтала посмотреть "Пебединое озеро"?
— Анечка, как говорят, кошмар — не то слово. Вот представь себе, я совсем не музыкальна, балет смотреть могу, но не вечно же "Лебединое озеро". За всю свою студенческую жизнь в Киеве, Харькове, а потом в Москве, как только у меня билеты в оперный театр, там всегда идет "Лебединое озеро".
— Кора, неужели ты сможешь отказать Косте пойти с ним на балет?
— Анечка, пойдешь опять ты.
— Кора, я серьезно тебя не понимаю. Живем мы вместе уже около двух месяцев, ты никуда не ходишь, никому не пишешь письма, не получила ни одного письма. У тебя никого нет. Тебе ни разу никто не по звонил, мы же все время с тобой вместе. Костя не может не нравиться. Он красивый.
— Да, он красив.
— Он высокий?
— Да, он высок.
— Глаза у Кости синие?
— Да, глаза синие. Анечка, Костя — стоящий парень, он и красив и очень славный. Он тебе очень нравится?
— Ну и что же, а влюблен он в тебя. Кора, я не понимаю, это у тебя тактика такая, что ли, хочешь его еще сильней привязать к себе? Он хочет жениться на тебе, что тебе еще надо?
— Анечка, я говорю серьезно. Я очень люблю своего жениха. Он сейчас в заграничной командировке. Он мне писать и звонить не может, я ему тоже писать не могу. Он должен вернуться через два года.
— Почему писать не может? А, поняла, он наш разведчик!
— Аня, я тебе этого не говорила!
— Кора, теперь я все поняла, почему ты такая грустная: ведь он в большой опасности.
— Анечка, не фантазируй, я тебе этого не говорила.
— Согласна, буду нема, как могила.
— Анечка, Костя — москвич, ты — москвичка, давай его женим на тебе, сама сказала: хочет жениться.
— Так он на тебе хочет жениться!
— Это не важно. Ты кокетлива, мне сказали: кокетство сильное оружие у женщин. Я вижу, ты в него влюблена.
— Да, да. Я влюбилась в него с первого взгляда.
— Анечка, я тебе помогу. Билеты на "Лебединое озеро" на какое число?
— На завтра.
— Я завтра вечером заболею, а Костю попрошу — он пойдет с тобой. Он уже пригласил меня встречать с ним Новый год. Я согласилась при условии, если столик на троих и третьей будешь ты. Он с радостью согласился. Я быстро смоюсь, ты останешься с ним, кокетничай вовсю, ты умеешь и тебе это идет. Я уеду в Харьков, а вы оба будете в Москве и поженитесь.
— Кора, это все неосуществимо, он влюблен в тебя.
— Аня, давай пари.
— Давай, на что?
— Хрустальная ваза для цветов, — сказала я.