Академия под ударом
Шрифт:
– Хорошо, – сказал он. – Я повторю свое предложение позже. А пока давайте спать.
Ставя сластолист на окно, Элиза понимала, что тот, кто придет покупать, обязательно сломает ее. Но Оберон этого не делал – и этим нравился Элизе все больше и больше.
– Спокойной ночи, – прошептала она. Оберон негромко усмехнулся и повторил:
– Спокойной ночи.
Глава 2
Дорога в Академию
Часы пробили семь.
Оберон открыл глаза и несколько секунд
Потом он вспомнил.
Элиза едва слышно вздохнула во сне. Какое-то время Оберон смотрел на нее – кожа, кремово-жемчужная в утреннем свете, темные завитки кудрявых волос, рассыпанные по подушке, тонкий абрис плеча и руки – и чувство, которое наполняло его, было давним и забытым.
Надо ли оживлять его? Надо ли надеяться?
Усилием воли Оберон отогнал ненужные размышления, вернувшись в привычное спокойное расположение духа. Вчера он поступил правильно, в очередной раз доказав верность давней клятве защищать людей от порождений тьмы. В старые времена охотник на оборотней просто стоял и смотрел бы, как сгибельник делает его работу – и Оберон обрадовался, что времена изменились.
Запах, что поднимался от волос и кожи Элизы, был легким и свежим. Оберон прикрыл глаза, усмехнулся. Он просто дышал, и сердце начинало биться быстрее, и волосы шевелились, и что-то стучало в висках: возьми ее. Присвой. Она и так твоя. Ведь победитель чудовищ имеет право на награду – так возьми ее сейчас: теплую, спящую, живую.
Пусть она станет твоей, ты заслужил это. Неужели ты не хочешь счастья? Пусть даже такого, отравленного?
Оберон машинально дотронулся до груди, бесшумно поднялся с кровати и двинулся в сторону белой двери в ванную. Стоило ему дотронуться до ручки, как в груди заныло, задергало, и Элиза села в кровати, разбуженная болью.
– Что вы здесь делаете? – испуганно спросила она, словно не поняла, откуда Оберон тут взялся. Потом Элиза провела ладонями по лицу и вспомнила все, что случилось вчера. – Ах да… Доброе утро, Оберон.
Оберон сделал шаг назад, и боль унялась. Судя по румянцу, который зарозовел на щеках девушки, ей тоже стало легче.
– Доброе утро, Элиза, – ободряюще улыбнулся Оберон. – Как вы?
Сонная мягкость утекала из девичьих черт. Элиза дотронулась до груди под яремной ямкой, и в ее лице появилось нечто похожее на интерес исследователя.
– Между нами примерно десять шагов, – сказала она и, усмехнувшись, добавила: – Слава богу, мы можем…
Оберон кивнул. Справлять нужду на глазах у девушки – это было бы невыносимо, и Элиза вполне разделяла его чувства.
– Сделаете эти десять шагов? – спросил он, и Элиза кивнула и выскользнула из-под одеяла. Вот ситуация, о которой они лет через пятнадцать будут говорить со смехом. «Представляете, мы были
Сейчас было не смешно. Оберон – посторонний человек, и если вчера она испытывала благодарность за свое спасение, то сегодня в ней пробудились растерянность и неловкость.
Да и с чего он вообще решил, что у них будет что-то общее через эти пятнадцать лет?
Взяв со стула платье и чулки, Элиза подошла к нему, Оберон открыл перед ней дверь и произнес:
– Десять шагов. Помните.
– Я помню, – кивнула Элиза и нырнула в ванную. Оберон закрыл дверь и устало привалился к стене.
У судьбы дурное чувство юмора. Если уж ей так хотелось, чтобы Оберон завел с кем-то отношения, все же не следовало пришивать его к девушке заклинанием. Из ванны послышался плеск воды, негромкое пение, и все это было таким спокойным и домашним, что Оберон невольно напрягся.
Незнакомые или забытые чувства приводили его в некоторое замешательство. Он прикрыл глаза, падая в прошлое, в солнечное летнее утро, где Женевьев выскальзывала из пенной ванны, как богиня, и весь мир был открыт перед ними и их любовью.
Когда-то он был счастлив. А потом сам все закончил – потому что другого выхода у него не было.
Кто на его месте поступил бы иначе? Какой безумец?
«Ты обещал, – шевельнулась тьма в зеркале. – И ты снова обманешь».
– Шел бы ты… – посоветовал Оберон. – Большими шагами и не оглядываясь. Понял?
Тьма рассмеялась. Она знала Оберона лучше, чем он знал себя.
«Лже-ец, – протянула тьма, рассыпалась шелестящим смехом, похожим на зимний ветер над могилами. – Лжец, который прикрывает свою ложь давними клятвами».
Плеск воды оборвался. Через несколько минут Элиза, умытая, причесанная, полностью одетая, вышла из ванной и спросила:
– Кто-то заглядывал? Вы с кем-то говорили.
Оберон улыбнулся, и тьма в зеркале рассеялась.
– Сам с собой, – ответил он. – Давняя привычка, которую я никак не могу побороть.
Элиза сделала шаг в сторону, давая ему дорогу.
– Десять шагов, – сказала она. – Я помню.
Когда они вышли из комнаты и направились в столовую, откуда уже веяло аппетитным запахом омлета с беконом и грибами, то Оберон не удержался и заметил:
– Такое чувство, Элиза, что мы все-таки женаты.
Элиза хмуро посмотрела на него и сказала:
– Давайте не будем об этом. Потому что у меня чувство, будто мы два каторжника в колодках.
– Вижу, вы окончательно освоились в моем обществе, – улыбнулся Оберон. – Не боитесь говорить правду. Но вообще вы думаете о моем ночном предложении. И не знаете, как к нему относиться.
– Читаете мои мысли? – предположила Элиза. Они сели за стол, слуга поставил перед Обероном тарелку с омлетом, и только теперь он понял, как сильно проголодался.