Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Хриссидис Николаос

За этими призывами греческого духовенства, несомненно, скрывалась их собственная повестка, и по крайней мере некоторые из них могли лелеять надежды на создание альтернативных путей для греков, искавших образования, – в России, а не на Западе 293 . Впрочем, все эти усилия, судя по всему, оставались безрезультатными вплоть до 1680-х годов. Существовали и другие альтернативы, но их судьба была очень непростой. На протяжении примерно сотни лет после падения Константинополя в 1453 году греки почти не знали организованных школ. Начиная с середины XVI века и на протяжении всего XVII века греческие иерархи постоянно выказывали озабоченность образованием. Хроническая потребность Константинопольского патриархата в образованных чиновниках и иерархах, возобновление интереса к ученому пониманию веры в свете все более серьезного вызова со стороны западных миссионеров, более регулярные формальные контакты с западными (католическими и протестантскими) церковными и интеллектуальными кругами – вот некоторые факторы, которые привели к основанию Патриаршей академии в Константинополе, а также других школ в Афинах, на Афоне, в Янине (Эпир) и прочих местах греческого Востока. Если некоторым из этих учебных заведений была суждена долгая жизнь, то другие быстро сходили со сцены и редко шли дальше преподавания основ грамматики, синтаксиса и риторики. Школы Афин, Константинополя и Эпира оказались, видимо, исключением,

поскольку одними из первых включили в учебную программу философию и теологию, а также новые предметы, особенно в конце XVII – начале XVIII века. Более того, большинство преподавателей этих школ неизменно получало образование на Западе, в первую очередь в Италии. Академии в Константинополе и Афинах постоянно сталкивались с нехваткой преподавателей и студентов и неоднократно подвергались реорганизации. Таким образом, в воззваниях, обращенных к русским, греческое духовенство справедливо указывало на то, что греки в поисках знаний уезжают на Запад 294 . В то же время оно было заинтересовано в усилении своего влияния среди русских. Если московиты собирались создавать школы, то где еще им было искать учителей, кроме как на греческом Востоке? А если в России будут учить греческому, то, само собой, за этим последует издание греческих книг 295 . Лигарид и патриархи не могли не знать о прежних попытках основать греческие типографии в Москве и на греческом Востоке. В своих обращениях к царю патриархи ссылались на этот вопрос как на одну из проблем, с которой столкнулись греки под властью османов. Более того, греки отлично осознавали укрепление российских позиций в Восточной Европе и могли питать надежду на то, что впоследствии Россия окажет содействие и их освободительной борьбе 296 . Какие бы надежды, однако, ни питали греки, они начали находить отражение в конкретных российских внешнеполитических шагах лишь ближе к концу XVIII века. Более того, вплоть до 1670-х годов Москва вела оборонительную внешнюю политику и принимала меры к сдерживанию турок и вассальных им крымских татар, а не к нападению на них. Приоритет московской внешней политики составляли в первой половине XVII века шведская угроза, а во второй половине – польский фронт и установление московского контроля над украинской Гетманщиной, а вовсе не освобождение греков 297 . Впрочем, помимо этих своекорыстных целей, греки также осознавали задачи, стоявшие в тот момент перед русской церковью и государством.

293

См.: Флоря Б. Н. Вопрос о создании греческого училища; Фонкич Б. Л. Греко-славянские школы. С. 20; Ченцова В. Г. Челобитная палеопатрского митрополита Феофана. С. 102–107; Она же. Челобитная палеопатрского митрополита Феофана об организации. С. 67.

294

Историю греческого образования в османский период с многочисленными библиографическими ссылками см. в: Chatzopoulos K. K. Hellenika scholeia. О просвещении на населенных греками территориях, подвластных Венеции, см.: Pentogalos G. H. Kephalleniaka engrapha paroches stoicheiodous ekpaideuseos epi Venetokratias // Parnassos. 1972. Vol. 14. № 2. P. 285–297 (начальное образование в этих местах почти не отличалось от российского). О школах Эпира см.: Kyrkos V. Paideutike paradose. Об образовании в Константинополе, в том числе в Патриаршей академии, см.: Meletiades C. N. He ekpaideuse sten Konstantinoupole kata ton 16o aiona. Thessalonike: Kodikas, 2000 (Мелетиадис приводит критику авторов XIX века, пытавшихся находить институционализированные школы там, где их явно не существовало, прослеживает рост значения великого ритора (должностного лица при патриархате) как преподавателя, а также изучает вопрос о степени влияния западных интеллектуальных течений на преподавательскую деятельность отдельных учителей в XVI веке); ?iogas P.Ch. Provlemata paideias tou hellenismou kata ton proto aiona tes Tourkokratias: He vyzantine paradose, to kathestos tes douleias kai hoi ideologikoi stochoi ton Hellenon hos rythmistes tes morphes kai tou periechomenou tes paideias. Thessalonike, 1982 (Зиогас описывает некоторые интеллектуальные течения, но преувеличивает уровень преподавания, наблюдавшийся в учебных заведениях на протяжении полутора столетий после падения Константинополя); Gritsopoulos T. A. Patriarchike Megale tou Genous Schole: 2 vols. Athens, 1966–1971 (традиционный взгляд на Патриаршую академию); Chatzemanou D. Ho logios kai didaskalos Athanasios Liontares (17os ai.) kai he anekdote allelographia tou // Trikalina. 1993. Vol. 13. P. 69–104 (о преподавании философии в Патриаршей академии в конце XVII века). Критику историографической традиции, подпитывающей миф о krypho scholeio («тайной школе»), своим существованием якобы обязанной османской политике, не допускавшей создания греческих школ, см. в: Angelou A. To Krypho Scholeio: Chroniko henos mythou. Athens: Vivliopoleion tes Hestias I. D. Kollarou, 1997; ср.: Anastasopoulos A. Mia martyria peri oikodidaskalias kai to Krypho Scholeio // Ta Historika. 2010. Vol. 27. № 53. P. 349–364.

295

Материалы для истории раскола. Т. 9. С. 278. О попытках создания греческих типографий см.: Papadopoulos C. A. Hoi patriarchai. P. 41–55; Vranoussis L. Post-Byzantine Hellenism and Europe: Manuscripts, Books and Printing Presses // Modern Greek Studies Yearbook. 1986. Vol. 2. P. 1–72.

296

Судя по всему, надежды греков на то, что Россия поможет им освободиться, окрепли к середине XVII века. См.: Каптерев Н. Ф. Характер отношений. Гл. 4; Он же. Сношения иерусалимских патриархов. Гл. 2–3; Ченцова В. Г. Восточная церковь и Россия после Переяславской рады, 1654–1658: Документы. М.: Гуманитарий, 2004; Fonkich B. L. Russia and the Christian East from the Sixteenth to the First Quarter of the Eighteenth Century // Modern Greek Studies Yearbook. 1991. Vol. 7. P. 439–461; Hionides H. Paisius Ligarides… P. 95–98; Флоря Б. Н. К истории установления политических связей между русским правительством и высшим греческим духовенством (на примере Константинопольской патриархии) // Связи России с народами Балканского полуострова, первая половина XVII в.: Сб. ст. / Ред. Б. Н. Флоря. М.: Наука, 1990. С. 8–42; Prousis T. C. Russian Society and the Greek Revolution. DeKalb, IL: Northern Illinois Univ. Press, 1994. P. 1–6; Смирнов

Н. А. Россия и Турция в XVI–XVII вв.: В 2 т. М.: МГУ, 1946, особ. т. 2.

297

Аналитический разбор этих вопросов см. в работе: Pisses N. He anatolike ekklesia kai he Rosia sta mesa tou 17ou aiona: Politikes protovoulies kai ta oria tous // Rosia kai Mesogeios: Praktika 1ou Diethnous Synedriou (Athena, 19–22 Maiou 2005) / Ed. O. Katsiarde-Hering et al. Athens: Ethniko kai Kapodistriako Panepistemio Athenon, Ekdoseis Herodotos, 2011. Vol. 1. P. 283–302; применительно к эпохе Петра I: Pisses N. Tropes tes «rosikes prosdokias» sta chronia tou Megalou Petrou // Mnemon. 2009. Vol. 30. P. 37–60.

Лигарид и патриархи воспринимали раскол как конфликт невежества и знаний. По их мнению, противники Никона отвергали исправление богослужебных текстов и ритуала вследствие непонимания вложенного в них истинного смысла. Знание языков должно было способствовать исправлению этой ситуации. С одной стороны, оно бы дало навыки, необходимые для филологически и доктринально безупречного исправления богослужебных книг. Тем самым оно бы помогло русским отказаться от рабской приверженности буквальному прочтению книг и следованию ритуалам и прийти к пониманию их содержания и учения. С другой стороны, ссылка Лигарида на латынь как на язык, преобладавший среди народов и владетельных домов той эпохи, свидетельствует об имевшемся у него понимании потребностей царской дипломатии. Утверждая, что образование – основа служения и церкви, и государству, он, несомненно, проводил связь между задачами, стоявшими в то время перед церковью и государством. Это заявление вполне соответствовало складывавшемуся у русской элиты представлению о том, что отправление веры невозможно без знаний. И что более важно, образование при этом объявлялось вещью, необходимой и для церковнослужителей, и для гражданских должностных лиц. В какой степени этот взгляд на потребности государственной службы отражал тогдашнюю точку зрения русской элиты – вопрос спорный. Присутствие частных учителей в семьях у некоторых членов придворной элиты, а также выходцев из дворянства и чиновной элиты среди учеников Славяно-греко-латинской академии свидетельствует о том, что по крайней мере в глазах московских придворных образование не было связано исключительно с религиозной практикой и считалось необходимым для успешной карьеры при дворе, а также в царском административном аппарате 298 .

298

См. разбор «Привилегии» (устава учебного заведения, создание которого планировалось в начале 1680-х годов) в этой главе ниже.

Не одни только греки объявляли просвещение ответом на проблему старообрядчества, а также нехватки сведущих в языках приказных служащих. Аналогичного мнения по проблеме раскола придерживались украинские и белорусские ученые, осевшие в Московском государстве 299 . К середине 1660-х годов они уже осуществляли на практике то, что греческие лица духовного звания проповедовали в теории 300 . Однако их деятельность не всегда означала создание формальных учебных заведений. Даже преподавательская деятельность Симеона Полоцкого, внешне направленная на обучение дьяков латыни, знание которой требовалось в дипломатических миссиях на Западе, продолжалась всего четыре года (1663–1667). Учениками Епифания Славинецкого, судя по всему, были переводчики, работавшие под его началом 301 . Не следует преувеличивать и уровень дававшегося образования. Просветительские попытки, предпринимавшиеся в XVII веке, до основания Славяно-греко-латинской академии, как с помощью греков, так и при участии украинских и белорусских ученых, редко шли дальше обучения грамматике и риторике на греческом, церковнославянском или латыни. Более того, они имели конкретную цель: подготовку переводчиков и сверщиков богослужебных книг, а также обучение приказных дьяков иностранным языкам 302 . Этот узкоутилитарный подход к образованию не мог соответствовать ни целям, ставившимся теорией просвещения, ни интеллектуальным запросам явно малочисленной, но влиятельной придворной элиты. В итоге решение этой задачи было возложено на Славяно-греко-латинскую академию.

299

Симеон Полоцкий выражал такие взгляды в «Жезле правления» (М., 1667). И он, и Епифаний Славинецкий принимали активное участие в реформах патриарха Никона; см.: Potter C. J. The Russian Church. Vol. 1. P. 121–187.

300

Епифаний Славинецкий прибыл в Москву с целью помогать при переводе и исправлении богослужебных книг. Он преподавал греческий язык и составил греко-славяно-латинский лексикон, но его главным занятием все же были перевод и корректура; см.: Potter C. J. The Russian Church. Vol. 2. P. 385–386.

301

О прежних безуспешных попытках создания школ в Московском государстве см.: Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах. С. 588–615. См. также: Фонкич Б. Л. Греко-славянские школы, особ. с. 46–47 о Славинецком.

302

Н. Ф. Каптерев убедительно показал, что едва ли можно говорить о существовании институционализированных учебных заведений в России до конца 1670-х годов: Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах.

ПЛАНЫ ПО СОЗДАНИЮ АКАДЕМИИ В МОСКВЕ

Дореволюционные русские историки под влиянием негибких представлений о национальной культуре, а также дискуссий о связях между Россией и Западной Европой пришли к заключению, что перед началом правления Петра I в Московском государстве возник конфликт по вопросу об ориентации русской культуры. Согласно этим авторам, конец XVII века прошел под знаком борьбы между «грекофильским» и «латинофильским» лагерями, представлявшими соответственно культурный консерватизм и прогрессизм. Церковная элита во главе с патриархами Иоакимом и Адрианом составляла «грекофильский» лагерь, в то время как в царствование Федора Алексеевича и регентство Софьи Алексеевны пристанищем «латинофильского» лагеря стал русский двор 303

303

О регентстве Софьи см.: O’Brien C. B. Russia under Two Tsars, 1682–1689: The Regency of Sophia Alekseevna. Berkeley: Univ. of California Press, 1952; Hughes L. Sophia, Regent of Russia; Лавров А. С. Регентство царевны Софьи Алексеевны.

Конец ознакомительного фрагмента.