Академия родная
Шрифт:
– Инга Стефановна, товарищ доцент! Это ведь и есть ВАШ плакат – тот самый двухколесный велосипед, полная копия со странички, где ваша закладка…
Хромосома берет журнал:
– Руденко, так вы что, настоящий двухколесный велосипед мне нарисовали? Вообще-то я думала, что вы догадаетесь по статье. Двухколесный велосипед вот!
С этими словами она показывает нам журнальную разворотку, где обе страницы пестрят формулами, замкнутыми в одну гигантскую схему… Хромосома плакат назад Бате отдала. И пришлось ему сдавать зачет на общих основаниях. С первого раза пролетел, потому как не готовился. Со второй попытки сдал. А плакат этот из комнаты в комнату кочевал до самого шестого курса, а перед самым выпуском мы его отнесли на третий курс и там у тумбочки дневального оставили в наследство подрастающим поколениям.
Всё же была мудрость в Уставе Вооруженных Сил
ЗЕКИ-РЫЦАРИ
К середине второго курса Коля занялся наукой всерьёз и позвал меня помочь ему эту науку делать. Он, значит, будет специальный порошок перед вентилятором сыпать, а потом пробы брать с воздуха и поверхностей всего, что на складе лежит. Для каких-то своих расчётов надо было ему узнать, как быстро склад засрать можно и при каких условиях это лучше сделать. А мне надо было бегать с приборчиком, на часы с вертушкой похожим, скорость потока воздуха измерять.
Но было тут одно неудобство – очень уж пыльным эксперимент был. Даже ручка по бумаге писать переставала. Но это мелочь. Коля синих фломастеров набрал. На морду можно респиратор надеть, а вот как форму от этой пыли защитить? Пошли мы к Логвиненко, прапору-хозяйственнику с первого курса, просить б\у х\б, бывшее в употреблении хлопчато-бумажное обмундирование, или попросту старую солдатскую форму. Тот прапор только на первых курсах старшиной по хозчасти службу нёс, никуда из своей конуры, что в «Пентагоне», не высовывался. Зато его весь Факультет знал, да и он многих помнил, все через его каптёрку прошли. Логвиненко нашу просьбу выполнил, потому что Коля на первом курсе его правой рукой был – бельевщиком, постели и трусы перед прачечной собирал. Дал нам прапор два х\б, грязных, затёртых, рваных и без погон, зато идеальных по размеру.
Мы шинели сверху надели, бляхи на ремнях и сапоги почистили и вид стал у нас был весьма патрульнобезопасный, кроме разве что неподшитых подворотничков. Сели мы в трамвай номер пятьдесят и покатили от Финбана до самой Ржевки. Долго ехать. Приехали – ещё часа четыре пыль по складу гоняли, пока нас дежурный домой не погнал. Даже умыться не успели – чумазые как черти, и на х\б слой пыли. Мы решили, что шинели надевать не будем, чтобы не пачкать. Сели в трамвай на самые задние места. Время позднее, вероятность нарваться на патруль минимальная. Сложили мы шинелки под сиденьем, сидим тихо и от нечего делать себе руки синим фломастером разрисовываем. Под зековские мотивы – перстни, там солнце на фоне срубленных деревьев, змеи, ножи, надписи блатные. А фломастеры по цвету – натуральная татуировка. Короче, вид у нас стал как у уркаганов со стажем. Ещё и коротко подстрижены были.
Народу в трамвае немного, весь народ весьма солидный, в основном бабушки, а на самых передних местах две молоденьких девчонки сидят – или ещё школа, или максимум первый курс. Тихонько сидят, видно, боятся так поздно ехать. Вдруг вваливается какое-то подвыпившее чмо. Тоже молодой, явно вот-вот в армию пойдёт. Оценил ситуацию и давай бабушкам хамить, к девчонкам приставать. Мы далеко, он нас не заметил. Ну кто на «пятидесятке» ездил, тот знает, по какой глухомани, по каким промышленным районам этот маршрут проходит. Ни у девчонок, ни у бабулек и мысли нет, чтобы сойти. В трамвае хоть при свидетелях, какая ни есть защита. И хам это прекрасно знает и этим пользуется. Полез девчонок лапать, не то чтобы откровенное насилие, но смотрится гадко. Пора вмешиваться.
Коля встаёт, я за ним. Коля мне жестом показывает, молчи, мол, и следуй за мной. Подходим, где девицы сидят. Коля на гопника пальцы веером и скрипучим голосом медленно говорит, по-зековски, с придыханием: «Ну что ты тут тццянешь, фраер? Ну что ты весь на понтах, как на шарнирах? Что ты фуфло распустил, как говнило? А ну нитки с автозака скинул! Если мы с тобой до первой пересылки в этом тамбуре дочалимся, то там с нами пойдешь, поучим тебя кукарекать. Ты понял, без двух минут петух?»
Гопника как подменили. Я-то просто дылда, а Коля ещё и атлет. Два таких зека на одну его бедную попочку! Подходит он к трамвайной двери, срывая ногти, открывает щель и прыгает на ходу в ночь.
Тут мы всё возможное обаяние включили и культурно перед окружающими извиняемся. Извините, товарищи, за грубость и вульгарные слова, ситуация вынудила. Да только никто нам не поверил. Даже девчонки спасибо не сказали. Всю оставшуюся дорогу народ
ПЕРВЫЙ ВЗВОД – ПЕРВЫЙ ПРЫГ
Наконец, этот семестр пролетел и мы сдали летнюю сессию. Эх, обычно такая вольница после экзаменов накатывает, но не сейчас. Сейчас у нас по расписанию прыжковая подготовка. Дело в том что мы первый взвод. А первый взвод – это группа подготовки врачей для ВДВ – воздушно-десантных войск. В этих войсках с самого момента их создания существует одно железное правило – прыгают все. От сопливого молодого солдата-свинаря до многозвёздного генерала, командующего этими самыми войсками, – парашют на горб и с самолета в бездну гоп! Исключений не бывает. Точнее, бывает, но нелегально и не так чтоб совершенно без прыжков. Нормальный десантник десантируется по нескольку раз в год, а тех, кто не прыгает, в ВДВ шибко не любят. Хотя если ты уже сед, лыс и многодетен, то прыгни в году пару раз, а остальные разы за тебя кто-нибудь постарается. Короче, отдай свой офицерский червонец (тогда столько за каждый прыжок платили), а потом стой себе на площадке приземления и тыкай пальцем в небо с радостным воплем: «О! Вон я полетел!». Нам до такой ситуации лет двадцать служить оставалось…
Итак, положено нам уехать на полтора месяца в настоящую десантную часть, там выучить нехитрое парашютное дело, сигануть свой первый раз, а потом, кто как… Кто не из ссыкливых, те и по три раза за день полетать умудрялись. По закону можно только два раза. Точнее, можно сколько хочешь, но больше, чем за два прыжка за день, не платили. Это если легально. А если за дядю, то он и платит. Получается не просто вшивые курсантские два пятьдесят, а еще и полновесная офицерская десятка сверху. А то и пятнаха, если дядя не жмот. Хоть и стрёмно чужой парашют на себя цеплять (пойми ты, как он его укладывал – видали мы, как асы купол в ранец ногами трамбуют), но всё равно прыжки мы полюбили – по нашим нищим меркам они были дельцем выгодным. Такими темпами на парашютиста-отличника можно было за неделю напрыгать. Положить в карман сотни полторы, а потом еще рисоваться хорошей цифрой на значке-парашютике… Вроде круто. Да только вся эта бравада возможна только после грёбаного первого прыжка! Вот уж поистине незабываемый миг…
Воеводой с нами едет добрый дядька Ридкобород. Фамилия такая у этого полковника с кафедры ОТП, оперативно-тактической подготовки или «тактики» по-нашему. У «полкана» значок на тысячу прыжков… Охренеть. Может, брак заводской, станок лишний нолик прилепил? Воевода классный, он уже лет десять как с первым взводом ездит. Курсантская молва его повадки разнесла – будет пить коньяк и прыгать столько раз, сколько самолёты летать будут. Запаску сам уложит, а основной купол заставит складывать курсанта – станет над душой и изготовится дать пинка, если что-то не понравится. Остальным ему заниматься особо некогда. Нас такой подход вполне устраивает.
Вот добрый дядька Ридкобород появляется перед строем:
– Ровня-а-асссь! Смирна-а-а! Поедем посредством автобусов. До вокзала. А там поедем посредством поезда. До Каунаса. А там поедем посредством машины «Урал» со срезанной кабиной десантного образца. До Пренаи. Повторяю для дураков: Литовская ССР, Каунасская Дивизия ВДВ, учебный парашютно-десантный полк, дислоцированный в посёлке городского типа Пренаи. Задачу уяснили?
– Так точно, товщ полковник!!! – рявкают тридцать глоток.
Посредством так посредством. Поехали в общем вагоне. Ридкобород полпути рассказывал всякие воздушно-десантные страшилки, в основном как парашюты не раскрываются, а мужественные воины-десантники с такой незадачей доблестно справляются в воздухе, приземляясь живыми и невредимыми, лишь слегка побледневшими, но готовыми к выполнению поставленной задачи в полном объёме. Нас такие рассказы почему-то никак не вдохновляли и нашего боевого духа не поднимали. По Ридкобороду же выходило, что настоящему десантнику парашют вообще не нужен – при желании и соответствующем моральном настрое с самолета и без него можно прыгать, а потом уже в падении что-нибудь придумать. Но потом Ридкобород ушел в вагон-ресторан, наказав нам вкушать выданный в дорогу сухой паёк, и мы вернулись к привычному делу – карточным играм, глазению в окна и попиванию припрятанных спиртных напитков. Что вернувшийся из вагона-ресторана полковник может это унюхать, мы не верили – после вагона-ресторана он если даже голову засунет в цистерну с медицинским спиртом, и то скажет, что пахнет гуталином от начищенных сапог.