Товарищ "Чума" 5
Шрифт:
Пролог
Сентябрь 1942 г.
Москва.
НКГБ СССР.
По пребывающей в полутьме лестнице, постукивая тросточкой по источенным многочисленными ногами и неумолимым временем ступеням, тяжело приволакивая правую ногу, взбирался капитан государственной безопасности. С трудом преодолев подъем, он немного постоял на площадке, приводя дыхание в норму, а после неспешно похромал вдоль закрытых дверей такого же, как и лестница, слабоосвещенного коридора.
Возле одной
— Да! — раздался голос из кабинета.
Капитан госбезопасности открыл массивную дверь и прошел внутрь.
— Товарищ старший май… — произнес он, остановившись в проходе, но хозяин кабинета оборвал его на полуслове:
— Давай без взаимных «расшаркиваний», Фролов! Я и без тебя прекрасно знаю, что я старший майор госбезопасности[2]! Подгребай к столу!
— Слушаюсь, — произнес Лазарь Селиверстович, ковыляя к заветному стулу.
Добравшись до вожделенного предмета мебели, капитан, поскрипывая зубами от боли, но стараясь, чтобы его мучения не отражались на лице, с облегчением упал на жесткое сиденье. Пристроив простенькую трость между ног, он положил ладони на истертую до блеска рукоять и твердо взглянул в лицо высокого начальства.
— Все хорохоришься, Лазарь Селиверстович? — От внимательного взгляда этого самого начальства не укрылись ухищрения капитана, которые он старался лишний раз не афишировать. Но это не особо помогало. — Говорил же тебе — сдавайся в госпиталь! Сдохнешь ведь от своих болячек! Или хотя бы в санаторий для профилактики — я путёвку подпишу…
— Товарищ старший майор… Николай Дмитриевич, ну не могу я в больничке валяться или прохлаждаться в санатории на всём готовеньком, когда такое творится! Наши товарищи на фронте жизней не щадят, бьют фрицев, а я в тылу…
— Ты мне сейчас еще и на фронт попросись! Ждут там таких калек с распростёртыми объятиями, — не сдержавшись, съязвил старший майор. — Хватит с меня уже этих лозунгов, Фролов — у нас с тобой работы за гланды! И не менее тяжелой и опасной, чем на фронте! Сколько наших ребят погибло за последние месяцы? А? В тылу он…
— Так и я о том же, Николай Дмитриевич! А ты всё: лечись, да лечись! У меня уже все давно срослось, да затянулось! Шесть лет прошло — как огурчик я…
— Ага — как соленый бочковой огурчик, — усмехнувшись поправил Фролова старший майор госбезопасности, вглядываясь в изможденное и бледное лицо своего подчиненного. — Как самочувствие, Лазарь Селиверстович? По виду, что-то «не очень». Работать точно сможешь? У нас сейчас совсем не курорт… Да и раньше не санаторные условия были…
— Справлюсь, товарищ старший майор госбезопасности, — с самой серьезной миной на лице отчеканил Фролов. — Какие мои годы?
— Хорошо, — вздохнул старший майор госбезопасности. — Но не взыщи, если несмотря ни на что, запрягу по полной!
— И не думал даже, Николай Дмитриевич! Я уже… как бы,
— За что и ценю, Лазарь Селиверстович. Знаешь, зачем тебя вызвал?
— Никак нет, товарищ старший майор, — мотнул головой Фролов, вопросительно взглянув на старшего майора госбезопасности.
— Взгляни на это, — Николай Дмитриевич протянул капитану госбезопасности несколько фотографических снимков. — Интересна твоя реакция… — Как-то странно усмехнулся старший майор.
Лазарь Селиверстович прислонил трость к столу, освободив руки, и взял протянутые начальником фотографии. На первой, как собственно и на всех остальных, были запечатлены двое: молодой человек лет двадцати пяти-тридцати и пожилой изможденный мужчина за шестьдесят.
Руки Фролова дрогнули — он с первого взгляда узнал этих двоих, хоть за шесть пробежавших лет они основательно изменились. Но перепутать он не мог, с фотографии на него смотрел похищенный немцами профессор Трефилов собственной персоной, которого он уже давно считал покойником.
И молодой был ему прекрасно известен — он был когда-то учеником профессора и участвовал в его опытах. После той аварии, устроенной диверсантами, и последующего расстрела чекистов, Лазарь Селивёрстович неоднократно с ним встречался и беседовал. Правда, уже когда вышел из больницы, в которой пролежал очень длительное время — диверсанты буквально нашпиговали его тело пулями.
К тому же, вскоре, этот паренек стал его сослуживцем по комиссариату госбезопасности — пока Фролов боролся за свою жизнь в госпитале, тот успел поступить в Школу особого назначения НКВД, впоследствии закончив её с отличием. Если бы ничего не изменилось, то сейчас лейтенант госбезопасности Иван Чумаков воевал во фронтовой разведке. Но, судя по фотографиям, что-то всё-таки произошло.
— Узнал? — коротко поинтересовался старший майор госбезопасности.
Хотя, не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять по реакции Фролова, что «да» — узнал.
— Еще бы… — взволнованно просипел капитан госбезопасности, вглядываясь в худое лицо профессора. — Трефилов и Ваня Чумаков…
— Это ведь тот студент, с которым профессор Трефилов свою адскую машинку разрабатывать начинал, если я ничего не путаю?
— Он… Но как? Ведь шесть лет прошло с того случая… Если он жив, то я… Меня под трибунал отдать надо…
— Хватит рефлексировать и сожалеть о содеяном, товарищ капитан государственной безопасности! — Недовольно сверкнул глазами старший майор. — Эту твою халатную безответственность, Лазарь Селиверстович, мы уже обсуждали… Тогда… В тридцать шестом…– Если бы ты меня заблаговременно поставил в известность… Мы бы тогда этого профессора…
— Товарищ старший майор госбезопасности! — обиженно протянул Фролов. — А вы бы сами во все это поверили, если бы я вам без доказательной базы все это вот так, только на словах и пальцах, вывалил?