Академия тишины
Шрифт:
И на одном из стульев.
И на столешнице.
И на доске, на которой я стоял — я сделал ещё шаг назад, местные вжались в стену, но всё так же продолжали буравить меня испуганными и одновременно едва ли не восторженными взглядами.
— Сэр? — с невероятной надеждой в голосе произнёс долговязый персонаж. —
Мне показалось, что праздные зеваки сейчас разразятся громом апплодисментов.
Я растерянно кивнул, в ту же секунду долговязый каким-то чудом материализовался слева от меня, справа появилась пухленькая женщина, они бесцеремонно подхватили меня под руки и потащили, что-то причитая, по лестнице наверх. Остановились перед одной из дверей.
— Сэр Габриэль, уважаемый, дорогой сэр Габриэль! — пафосно произнёс, очевидно, хозяин забегаловки. — Заберите, прошу вас, уважаемую юную леди магиню, пока она тут нам не спалила всё до последней досочки! Заберите её, умоляем вас, нам не надо возмещать ущерб, нам ничегошеньки не надо, но в Бриоке, вы понимаете, нет таких магов, чтобы… Юной леди нужно лечение, леди больна, но мы не можем к ней подойти, у нас дом деревянный, еле-еле подняли наверх и всё!
Я открываю дверь и меня окатывает жарким воспалённым пламенем.
Моих сопровождающих как ветром сдувает, а я делаю маленький шаг вперёд, вытягивая руку, словно двигаясь в абсолютной темноте в клетке с диким зверем. Но в предосторожностях нет необходимости — стихия Джей узнала меня.
Притихла.
Я смотрю на неё худую, измождённую донельзя, свернувшуюся в клубочек прямо в ботинках на нерасправленной кровати. На чумазых, как у бездомного ребёнка, щеках — красные пятна жара, дыхание тяжелое, губы сухие-сухие, потрескавшиеся до воспалённых трещин, на полу у кровати стоит бутыль с водой, и только это примеряет
Джей, ну что ты с собой делаешь, что же ты опять с собой делаешь, с собой, со мной, со всем этим миром…
Напоив её кое-как, позволив прохладной водяной змейке свернуться клубком на её лбу, я опускаюсь на колени на пыльный, покрытый чёрной копотью пол и прижимаюсь щекой к болезненно тонкому горячему запястью с трогательно проступающей косточкой.
Не знаю, зачем я сказал ей всё то, что сказал. Не знаю, зачем была та чужая рыжеволосая Лики, и пьянящий дым в каких-то посторонних тавернах и трактирах, от которого голова шла кругом до лопнувших сосудов в глазах, зачем было это всё, эти скитания, метания, попытка поиграть в обиду и гордость, в ущемлённое самолюбие и ревность, зачем, для чего, для кого…
Это ничего не меняет. Какой бы она не была, с кем или где бы она не была, что бы я ей не говорил, что бы не делал… это ничего не меняет. Не может изменить, словно она, играючи, раз и навсегда фатально подправила структуру моих магических плетений. Снова тот самый хруст, словно раз и навсегда ломаются нерушимые принципы.
И пусть.
"Не смогу". "Не прощу". "Не нужно".
Чушь какая. Не то что "смогу и прощу" — на коленях приползу. Вот как сейчас.
Не поручусь, что потом снова не наговорю ей чего-то непоправимо лишнего. Не поручусь, что она опять не сбежит.
Просто хочу замереть в этом мгновении, прежде чем начинать непростую и почти незнакомую мне процедуру магического восстановления, прежде чем решить, как лучше поступить дальше. Замереть, в тишине и безмолвии.
Тех, что громче любых проговорённых слов.