Академия тишины

Летова Ефимия

Я киваю, и мы действительно поднимаемся наверх, открываю дверь — в закутке с забавным круглым окошком нет ничего, кроме двуспальной кровати без ножек. Делаю шаг, но девица проскальзывает за мной. Плавно закрывает дверь.

— Я на тебя весь вечер смотрела, блондинчик. Хорошенький…

Я отрицательно мотаю головой. Рыжеволосая, как Джейма, леди постарше меня года на три. И смеётся заливисто, звонко.

Как Джейма…

Но не она.

— Слушай, со мной парни ещё ни разу не ломались, как девицы. Из столицы?

Ситуация глупейшая донельзя, Джейма с её кошмарным братцем повеселились

бы вдоволь. Я сажусь на кровать и снова смотрю на девушку.

— А что, отец не против, что ты по парням бегаешь? Или вы с ним на проценте от выручки?

Девица снова хохочет, присаживается рядом.

— Не такая уж я шлюха, дружок. Я Лики. Муж мой любимый, ненаглядный, позапрошлой зимой под лёд провалился, спасти не сумели, отцу теперь без разницы, с кем бы ни тешилась — лишь бы не вешалась, а то ведь пыталась, да, было дело. Запилась бы, да только меня не берёт. А ты такой милый, такой несчастный, как брошенный щенок.

— Деньги возьми и пошла отсюда. Хочешь вешаться — валяй, я не твой папаша.

Девица наклоняется надо мной, её округлое смешливое лицо на удивление лишено какой-либо порочной жилки:

— Да ещё и… девственник, небось, а? Ну, как же ты мило смущаешься! Тебе лет-то сколько?

Дверь распахивается телекинезом, а моей довольно слабой воздушной магии оказывается достаточно, чтобы сдуть нахалку до порога.

— Да ещё и маг?!

Дверь захлопывается, ничего ей, к сожалению, не прищемив.

***

Лики на Джей совсем не похожа.

Но зато можно закрыть глаза и не слушать её болтовню, только звук голоса.

И вроде бы пустота внутри становится чуточку меньше, словно кто-то зашивает прореху тупой и ржавой иглой. А потом я снова остаюсь один, и нитки лопаются с тем же самым хрустом. Как кости. Как тело Сэмюэля.

Хрясь — и пустота отвоёвывает себе еще сантиметр пространства.

Лики пришла на следующий вечер.

— Не повесилась? — с нарочитым разочарованием спросил я.

— Напилась! — со смехом ответила она.

— Тебя же не берёт.

— Но я и не сдаюсь! Покажи, что ты умеешь? Ну, покажи! Какой ты маг?

Вот уж что я ненавижу, так это выступать клоуном.

— Никакой.

— Ну чего ты злой-то такой? Жену тебе ещё рано… девушка бросила? Ну и ду-у-ура. Сладкий такой мальчик, — она прижимается, руки заползают под рубашку, расстёгивают пояс брюк, а пахнущие забродившими сладкими ягодами губы тычутся в шею. Горячие, жаркие руки, рыжие пряди щекотят ухо. Если не вслушиваться в слова, если не смотреть в лицо, просто обнять такое горячее податливое горячее тело, можно представить себе непокорный огонёк, запутавшийся в волосах, можно сделать вид, что всё не так, как есть, а так, как хотелось бы. И с другой.

Но пока я смотрел на ту, другую, как на храм двенадцати богов, те, кто не смотрел, прошлись в армейских выпачканных в болотной жиже сапогах по обрушенному алтарю…

Лики кусает меня за ухо, возвращая к действительности:

— Стихи сочиняешь, блондинчик? Взгляд у тебя такой, жаль, я красками малевать не умею… Ну вот, а ты боялся… — она снова приглушенно смеётся, вдавливаясь в меня вспотевшим лбом, а я стараюсь на неё не смотреть. — Может, мне теперь на тебе жениться? Ой, да я шучу. Ну,

покажи мне ещё какую-нибудь магию, жалко тебе, что ли? Уважь девушку по самое не могу. Хороший мой…

Внезапно её речь обрывается тонким щенячьим визгом.

Прямо из потолка вытягиваются прозрачные гибкие щупальца, а еще через мгновение появляется жутко перекошенное, почти неузнаваемое лицо:

— С-с-сгинь, шалава, не для тебя мальчика растили!

Лики подскакивает на постели и в одном одеяле выскакивает из комнаты.

— Как я её, а?! — почти гордо говорит Анна, ложится рядом, игриво покачивая волосами:

— Чего явилась? — за неимением одеяла я натягиваю на себя простыню. — Что-то с Джеймсом?

— Не угадал, — призрак внезапно теряет свой дурашливый настрой. — Между прочим, выбраться из Академии для меня очень сложно, а ты тут прохлаждаешься. Может, мне не стоило напрягаться? У меня есть для тебя новости, Габриэль. Одна плохая, а другая еще хуже. С какой начать?

Анна — не Лики, так просто её не выпихнешь.

— С самой плохой.

— Адриана Сейкен жива, живее всех живых, — патетическим шёпотом провозглашает Анна, а с меня мигом слетает весь хмель, и я одеваюсь, даже не стесняясь бесстыжего призрака. — Да подожди ты, есть же еще и вторая новость. — Нашлось твоё сокровище, — Анна обвивает меня студенеобразными волосами. — Нашлось, снова будет тебе и всем остальным нервы мотать, никакого житья от них нет! И даже после смерти — ну никакого!

…И я снова слышу внутри этот скрежещущий хруст.

Только на этот раз, мне кажется, он говорит о том, что пустота внутри затягивается, срастается. Это даже больнее перелома, но это я точно выдержу.

***

/целую вечность спустя. Бриок/

Такие глупости происходят, кажется, действительно только с нами. По крайне мере за все предыдущие девятнадцать с половиной лет я не ощущал себя таким кретином, как в тот самый момент, когда толкнул хлипкую и рассохшуюся деревянную дверь и зашёл в пропахшее отвратительно жирной пережаренной едой невзрачное помещение единственного постоялого двора Бриока. Всё как обычно: внизу маленькая таверна, выше жилые этажи. Десяток сомнительных личностей, восседающих за столиками, как по команде обратили на меня крайне заинтересованные взгляды и дружно замолчали. В полной тишине я подошёл к высокой стойке, за которой на меня испуганно и в то же время с огромным любопытством косился высокий долговязый субъект неопределённого возраста.

— Добрый день, — я постарался быть любезным. — Я…

Продолжение застряло во рту, как плохоразжёванный сухарь. Потому что прямо перед собой, на гладкой поверхности стойки были выжжены причудливо сплетённые чёрно-бурой вязью буквы: "Габриэль".

Казалось, запах дыма и тлеющего дерева ещё витает в воздухе.

Я сделал шаг назад, и бесшумно подошедшие поближе, успевшие столпиться за спиной посетители шарахнулись от меня, как от чумного. Я осмотрел живописную картинку впечатлённых селян — по факту селян, номинально горожан — только что вилами не щетинились, хотя правильнее будет сказать — вилками. Проследил за их дружным взглядом к потолку — на изрядно закопчённом потолке витиеватые буквы снова упрямо складывались в моё имя.