Академия
Шрифт:
А это, в свою очередь, сказалось на качестве информации, которую Байсо получал.
До этого всё, что добывали дети, было лишь общеизвестными фактами, просто раньше никто не задумывался над ними, не искал связи и не делал выводы. Теперь же люди сами хотели сообщить Зимней Цапле важные вещи, более сложные и более опасные.
Но способов связаться с ним было не так много. Поговаривали даже, что только дети, как наиболее чистые и невинные, видят Зимнюю Цаплю, а взрослые, испорченные завистью и злобой, могут пройти мимо него и не заметить его белоснежного оперенья. Некоторые догадывались, что
Несмотря на помощь Горлянки, Сиволапа и еще двух подобранных ребят из других районов, Байсо перестал полагаться только на свою память и всё же начал вести записи. Купил бумагу, нарезал на квадраты и выделил каждый квадрат на отдельного человека. С одной стороны он писал имя, должность, возраст, талант, а с другой — всё, что знал об этом человеке: привычки, секреты, страхи.
Хранил эти нарезки Байсо в тайнике, который соорудил сам, но теперь он часто просыпался по ночам в холодном поту. Ему казалось, что кто-то вот-вот ворвется в дом и найдет записи, хотя никто в городе и не догадывался, что за всеми последними событиями в городе скрывается тринадцатилетний мальчуган, даже ближайшие помощники.
Те же Сиволап и Горлянка иногда спрашивали, почему Зимняя Цапля выбрал именно Байсо, а не кого-то из взрослых. И ему каждый раз приходилось говорить, что Цапля искал ребенка из семьи обычных шахтеров, который умел бы читать и писать, что Цапля спас его и вернул к маме, а за это Байсо, точнее, Бохай должен будет проработать на него семь лет и семь дней. Почему-то ребят очень впечатлили эти дополнительные семь дней, они словно делали всю историю более правдоподобной. И подобные истории заставляли Сиволапа и Горлянку еще усерднее учить иероглифы.
В школу мамы Бохая теперь приходили заниматься и дети постарше, и иногда даже женщины. Но чем больше людей узнавало о школе, тем выше становился риск того, что семья Хэ узнает про ожившего наследника. И однажды это произошло.
Байсо только-только вернулся вместе с матерью со школы и ещё не успел разогреть огненный камень, как в дверь один раз стукнули и сразу отворили. Вошло два человека: старик и женщина. Женщина тут же завопила:
— Вот он. Поглядите на него! Даже не стыдится, вот же дети пошли. Откуда только такой приблудыш взялся? А ты, мать, совсем умом двинулась? Приняла за родного сына какого-то оборванца.
— Умолкни, — тихо сказал старик и подошел к матери Бохая. — Ченгуан, как ты поживаешь? Мы тебя искали. Почему переехала и ничего нам не сказала?
Байсо забился в угол и внимательно наблюдал за ними.
Ченгуан приветливо улыбалась:
— Господин Хэ, отец, давно к нам не заходили. Я думала, что вы совсем забыли про своего внука и глупую невестку. Вот только угостить мне вас и нечем, я ещё не готовила сегодня.
— Какого внука? О чем ты говоришь? — снова начала женщина, но Ченгуан ее словно и не слышала вовсе.
— Внука? Нет, я помню своего старшего внука, — также тихо сказал старик. — Ему было всего десять лет, когда он заболел. Лекарь запросил слишком высокую цену, и хотя ты продала всё, что было, этого не хватило на его лечение. А ведь
— Отец, что вы такое говорите? — удивилась Ченгуан. — Бохай болел, но вылечился. Вот же он сидит. Вы его не видите?
— Нет, Ченгуан, не вижу. Я вижу незнакомого ребенка, маленького, худого, с голубыми глазами.
Она испуганно оглянулась на Байсо, на какое-то мгновение мальчику показалось, что к ней вернулся разум, но она тут же снова улыбнулась:
— Отец, вы шутите надо мной. Это точно мой сын Бохай. Может, на старости вы слабоваты глазами стали?
— Или ты слабовата умом! — выкрикнула женщина. — А может, ты и не притворяешься вовсе? Нашла себе мальчонку и хочешь выдать его за Бохая, чтобы по-прежнему половину урожая получать? А вы, отец, ее все жалеете. Она и сына вашего уморила, он из шахты и не вылезал вовсе, а теперь из-за нее и ваш второй сынок себя до смерти уморит. Ведь я-то вам двоих внуков родила, слежу за ними каждый день, глаз не сводя, чтобы не заболели и радовали вас! А что в ответ? Она уж и работать нормально не может, поди. Поле того и гляди захиреет. Что вы тогда скажете!
— Так, Ченгуан, — устало сказал старик, вставая, — Чунтао права. Ты можешь приводить сколько хочешь детей и кормить их за свой счет, но не в ущерб остальным. Так как ты была хорошей женой моему сыну, я разрешаю тебе работать на поле. Только теперь ты будешь получать одну десятую урожая, а не половину. Хорошей тебе жизни, Ченгуан.
— Но, отец… — воспротивилась гостья.
— Молчать. И так из-за тебя перед людьми стыдно. А ты, малец, пойдем-ка со мной. Проводишь старика.
Байсо молча вышел вслед за главой семейства Хэ.
— Откуда ты, малец? Чьих будешь? — старик не дождался ответа и продолжил. — Если хотел нажиться на беде этой женщины, то, наверное, уже понял, что богатств у нее нет. Ну а если выжить хотел, то живи. И тебе, и ей так полегче будет. Только как шестнадцать стукнет, уж не бросай ее. Она хорошая женщина, только судьба у нее нелегкая, ни родителей не осталось, ни мужа, ни детей. Как еще продержалась так долго?
Старик махнул рукой и ушел, забрав с собой вторую невестку. Байсо вернулся в дом и снова наткнулся на тот взгляд: разумный, спокойный, уверенный. Словно названая мать прекрасно понимала, что ребенок перед ней никакой не Бохай.
— Ты вернулся, сынок? Я приготовлю рис и соленые овощи, — улыбнулась она.
Горлянка еще раз перебрала веревку с узелками. Этот узелок — про драку, этот — про то, как один из наблюдателей сломал ногу, когда слезал с крыши, этот — самый важный, насчет смерти чиновника шестого высшего ранга. Зимняя Цапля очень внимательно следил за всеми перестановками в государственных службах.
Сначала девочка хотела записывать собранные данные, хотя ее знания иероглифов и не позволяли вести полноценные записи, но Бохай запретил, сказал, что нужно полагаться на свою память, поэтому она придумала делать узелки. Узелки он не запрещал.