Акционерное общество женщин
Шрифт:
– Герман Генрихович, не знаю, как вас благодарить. Мы можем вам на счет перевод сделать? Вы-то сами, извините, в иной, так сказать, форме?
– Сам, не сам, в какой форме… Нечего нам, Полина Альфовна, эту докуку обсуждать. Я свои реквизиты оставил Мэтью. Если решите переводом, то НДС не забудьте прибавить. Теперь же давайте, наконец, о важном поговорим.
– Что-то есть важнее денег? Уже заинтригована…
– Как я уже сказал – на вас только и уповаю, Полина Альфовна. Вы и только вы – душа вашего общества, простите за каламбур, никак не могу приструнить в себе природное лукавство и игру ума. Игра ума… Все от нее рождается.
– Не говорите загадками, Герман Генрихович!
– Приехал воззвать к вашему разуму и к вашему сердцу, чуткому и трепетному, как природа. У вас в руках великое дело, Полина Альфовна, и вы обязаны
– Герман Генрихович, помилуйте! Мы же только что, пять минут назад, рассчитались. Именно за спасение Кати. О чем вы, право?
– Спасли мы только Катеньку. Дело же ваше, великое, спасать только предстоит. Все в ваших руках, Полина Альфовна.
– Да что же ему грозит, помилуйте… Скажите, наконец, внятно, в чем дело? И если это про нашу компанию, может, мне лучше Катю попросить приехать?
– Речь у нас не о бизнесе, а о замысле вашем великом, поэтому не стоит Екатерину Степановну тревожить. Она молчит последнее время, вот и славненько. Она очень много разговаривала все эти пять лет, слишком много. Силы у нее, конечно, недюжинные, но и ей надо отдохнуть.
– А вы откуда знаете, что она молчит? – спросила Полина.
– Тоже мне, бином Ньютона, – не сдержавшись, фыркнул Вульф, и в глазах его метнулся уже знакомый Полине всполох игривого огня. – Так надо было, разве вам самой не ясно? Екатерина Степановна – неординарная женщина. Наблюдал я за нею, изучал ее, как вы знаете, целый год. Выдающийся управленец, умница. Но слишком рациональна. Любой вопрос хочет непременно логикой решить. Анализирует блестяще, а вот синтезирует… Слишком, я бы сказал, прагматична, возможно, даже слишком витальна. Сильно в ней женское естество, причудливо перемешано оно с мужской логикой… Н-да… Только на вас рассчитываю, Полина Альфовна. Вы же помните, с чего все началось?
– Конечно. С моей болезни. Но это же Катя помогла мне понять, почему общество табуировало тему климакса, в результате чего все женщины либо впадают в депрессию, либо – если делают вид, что климакс это ерунда, – становятся злобными и агрессивными. Алена же сообразила, что, только построив на этом бизнес, мы можем…
– Позволю перебить вас, Полина Альфовна. Началось все, как вы помните, с явления. Явление же именно вам было.
– Какое явление?
– Вспомните дорогую вашему сердцу Мясницкую с ее чудесными образами… – Полина лишилась дара речи, а Вульф продолжал, глядя вдаль, поверх кустов отцветших роз и наливающихся соком яблонь. – Не ищите ненужных слов, Полина Альфовна. Вы сами назвали того незнакомца в сером плаще денницей. Вот уж многоликое слово – и дочь Солнца, и одно из имен Люцифера, кстати, и обозначенное на той визитной карточке… Сами сказали, что это был знак. Подвиг ваших подруг на создание страхового общества женщин, туманный его образ, который возник в разговоре с незнакомцем. Но это был знак и иного рода: о том, что все слова имеют свои пределы, ибо люди вкладывают в них лишь те смыслы, которые им дано постичь. Вспомните Фауста, этого строптивого ученика Мефистофеля, который все тщился что-то получить от своего учителя, все время от него что-то требовал. Лучше бы просто слушал… Тогда бы и Гретхен не погибла, и много иных печальных событий не произошло бы.
– Герман Генрихович, ну Гретхен-то тут при чем?
– Гретхен спросила Фауста, что есть религия. «Wie hast du’s mit der Religion?» Вопрос наивной женщины, которая хочет постичь смысл явления, стал одним из великих вопросов философии. Именно о том, что слова – всего лишь весьма ограниченная условность. Их безусловность лишь в том, что они всегда ограничивают смысл явления. Даже Фауст знал это и потому ответил бедной Гретхен:
Кто на поверку, разум чейСказать осмелится: «Я верю»?Чье существоВысокомерно скажет: «Я не верю»?– Герман Генрихович, пощадите, я только из отпуска, а вы на меня такой шквал вашего интеллекта обрушили!
– Хочу, чтобы вы дали простор мыслям, обычно в слова закованным. Не только через слова, но и при помощи чувства постигаются истинно сложные материи. Денница лишь укрепил ваши собственные догадки о смысле жизни женщины и ваше понимание
– Вы правы, Герман Генрихович, но управлять этим противоречием может лишь женщина просвещенная. Я именно на просвещении всегда и настаивала.
– И правильно. Вы разъяснили женщинам, что исходное противоречие развивается в течение всей их жизни. В молодости, по неразумию и предписанным обычаям, женщина поглощена своим естеством и не видит времени, зато видит другое противоречие – между ней и мужчиной, которое порождает в ней страх, представляясь ей более трудноразрешимым.
– Это точно по неразумию. Полностью победить невозможно лишь время. Что касается мужчин, надо всего лишь понять, что предназначение женщины – не служить им, а управлять ими! Этому мы научили женщин.
– Более того, мужчинам нужно, чтобы женщины управляли ими, хоть властолюбие и не дает им это осознать! Как слепцы они играют во власть и в деньги, думая, что управляют миром. Но ими-то управляют женщины! А те, подчинив свое естество мужчинам, не ведают об этом и играют подчиненную роль, ибо противоречие между лидером и ведомым волею исторически сложившейся философской школы претерпело метаморфозу и предстало своей противоположностью. Внутри-то женщина всегда помнит, что подчиненную роль она именно играет в угоду мужчине, но эта игра освободила ее от ответственности перед собой и миром. Мужчины же не в силах освободиться от предписанного природой женского управления, но играют роль лидеров. При этом ждут от любовниц благодарности, от дочерей – признания значимости их опыта, от жен – советов и утешения. Хотят быть богами, видят творцами только себя, но творят против воли, рождая много зла, ибо у них нет первородной мысли об ответственности перед всем земным. А женщина о ней забыла. Вот от какого общественного зла освобождаете вы женщин, коих уже легион.
– Уже больше восьми миллионов, – вставила Полина, которую слегка пробивала дрожь: впервые слышала она свой, верно же сказал этот дьявол Вульф, замысел в изложении мужчины.
– Не важно. Вы сами как-то сказали: «Что такое миллионы, когда речь идет об освобождении всех женщин?» Умнейшая Екатерина Степановна все выстраивала свою «продуктовую линейку», но вы-то, мудрейшая Полина Альфовна, понимаете, что искали вы не «продукты», которые ваше страховое общество может дать женщине. В каждой женщине вы искали ее собственную, истинную грань. Грань возможностей и пределов. Одни женщины стали свободными и счастливыми при помощи подпорок, которые им дает ваше женское общество, и таких большинство. Для них смысл происходящих с ними метаморфоз и их схватки со временем останется тайной, а обретенная с вашей помощью свобода – таинством. Они остаются рабынями, но служат теперь самим себе. Парадокс, как все истинное, но можно оставаться рабыней, даже если служишь самой себе. Истинный смысл вашего общества этим женщинам не постичь, они верят в него, хоть оно дает им больше, чем веру. Вера – поддержка для слабых, она заменяет сомнения, облегчая земной путь. Вы подарили им свободу, и они оценили ее, но все смыслы этого понятия им не постичь.
– Иными словами, вы считаете, что и смысл нашего общества для многих женщин продолжает оставаться тайной?
– Полина Альфовна, нет абсолютной истины, а смыслов у великого дела всегда много. Женщины поняли себя и обуздали свои неразумные страсти, и это уже свобода. Заметьте, я только о неразумных страстях говорю, а не о страстях вообще. Страсти – это созидательная сила, не-разум – совсем иное.
– Герман Генрихович, как вы правы! «Страсти – созидательная сила, не-разум – это иное…» Великолепно сказано.