Акробаты благотворительности
Шрифт:
Иван Иваныч ожидал этого; предчувствия его не обманули.
Дело главным образом неприятно было в том отношении, что оно могло огласиться, могло бросить тень, возбудить недоверие к ведению дел в других благотворительных обществах, находившихся под его управлением и покровительствуемых графом. Он решился ничего не говорить до поры до времени графу и графине, зная вперед, что оба подымут тревогу: немедленно напишут двоюродной племяннице; та ответит, напишет своим приятельницам; те разнесут весть и кончится все неблаговидной историей, к которой, пожалуй, приплетут и его имя. Он предпочел исправить дело домашним образом.
Когда, несколько дней спустя, граф осведомился о том, в каком положении дело, Иван Иваныч спокойно возразил, что пока ничего не нашел особенного, кроме некоторой путаницы.
– Убедительно прошу вас, Иван
Воскресенский, успевший уже составить себе план действий, поспешил успокоить Графа.
В числе различных предположений и проектов, сочиняемых Иваном Иванычем для пользы страждущего человечества, находился один, которому придавал он особенное значение. Многолетняя практика привела его к убеждению, что лучшим способом приобретать богатых жертвователей и щедрых членов для благотворительных обществ было бы дозволить этим обществам раздавать красивые серебряные и золотые значки или жетоны в виде кружков, или еще лучше звездочек с эмалевой надписью на одной стороне, а на другой – какой-нибудь интересной аллегорией, например, фигурой милосердия, держащей в правой руке рог изобилия, между тем как левая рука, не желая знать, что творить правая, усиленно прячется за спину. О ношении такого знака в петлице нечего было думать. Достаточно было бы прицеплять его к часовой цепочке или носить при себе в жилетном кармане и показывать при встрече знакомым: «Смотрите, дескать, что у меня есть, что я получил!..»
Лелея свою мысль и приберегая ее для важного случая, Иван Иваныч решился ею пожертвовать в пользу общества Спасительного влияния труда для преждевременно погибших. Он делал это скрепя сердце, движимый не столько врожденным великодушием, сколько желанием лишний раз доказать свою преданность графу и членам его семейства.
Выхлопотать позволение издать жетоны было не трудно; несравненно труднее было воспользоваться позволением в летнее время, когда в городе никого почти не было. Охотники до жетонов, конечно, не уйдут; придет зима, – они сами собою явятся; но пока все это в будущем; в настоящем требовалось сейчас же найти те три тысячи, которых недоставало в кассе. Откуда взять эти деньги? Как помочь горю? – «Можно», ответил без замедления находчивый ум Воскресенского. По его мнению, оставалось одно средство: заказать немедленно тысячу жетонов; каждый обойдется обществу, положим, в пять рублей. Но стоить призвать изведанного Блинова, переговорить с ним с глазу на глаз, – и отыщется ювелир, который, за почетное вознаграждение, согласится принять заказ, подпишет счет в пять тысяч, но, в сущности, исполнить его менее чем за половинную цену. Такие примеры уже неоднократно бывали. В результате получатся, следовательно, требуемый три тысячи. Придет зима, жетоны пустятся в оборот; общество не только возвратить себе истраченную сумму, но даже обогатится со временем.
Оставалось еще одно затруднение: собрать в июле месяце достаточное число членов общества, чтобы могло состояться заседание. Относительно того, чтобы получить согласие членов, Иван Иваныч не очень беспокоился; он считал всегда июль месяц самым удобным для проведения трудных вопросов; уже одно то, что члены собираются в небольшом количестве, в общем их настроении чувствуется всегда больше расположения к буколике и даже лени; споров, препирательств никогда почти не бывает; многие, обдаваемые потом, засыпают при начале дебатов; других соединяет одна общая мысль: как бы только скорее отделаться. Случалось иногда, что никто не приедет, и заседание не могло состояться; но в настоящем случае вряд ли можно было этого ожидать; все меры были заблаговременно приняты. Иван Иваныч, тем не менее, чувствовал томление под ложечкой и лицо его выражало озабоченность. Он ободрился, увидев несколько карет и дрожек у подъезда дома, где должно было происходить заседание. У входа в верную комнату он встретился с поджидавшим его Блиновым, протянул ему руку и, в то же время, бросил взгляд в соседнюю комнату, двери которой были открыты. Десятка полтора дам и мужчин, разделившись на группы, сидели н прогуливались по обеим сторонам длинного стола, покрытого синим сукном, с правильно разложенными на нем листами бумаги и карандашами; на дальнем конце доверенные
Иван Иваныч отодвинулся н сторону, так чтобы не могли его заметить, и обратился к Блинову:
– Ну, что? спросил он, понижая голос.
– Посчастливилось! нашел! возразил Блинов, представлявший из себя рослого, плотного белокурого мужчину лет сорока, обстриженного a la russe, с румяным лицом гостинодворского молодца; оно оживлялось небольшими глазками, такими же светлыми и быстрыми, как у сокола; он был в форменном вицмундире; на отвороте красовалась цепочка, увешанная знаками отличия, между которыми виднелся персидский орден, полученный за доставку в Тегеран дарового цибика чая.
– Благодарю вас, благодарю, сказал Воскресенский, продолжая говорить шопотом. – Вы с ним основательно переговорили? Соглашается?
– Вполне согласен-с.
– Надо, однако ж, знать, какие его условия?
– Просит выхлопотать герб на вывеску…
Требование ювелира затруднило, по-видимому, Ивана Иваныча; лоб его нахмурился; белые зрачки показались над краем очков и задумчиво поглядели вбок.
– Можно ли на него вполне положиться? спросил он.
– Отвечаю как за себя собственно-с…
Иван Иваныч снова задумался, как бы соображая о чем-то; но время не позволяло углубляться в долгие размышления.
– Хорошо, скажите ему; я согласен! проговорил он решительно. – Сегодня вечером привезите его ко мне для окончательных переговоров; смотрите, сегодня же… дело не терпит отлагательства…
В эту минуту временный секретарь, завидя издали Ивана Иваныча, показался в дверях.
– Вы очень кстати, сказал Воскресенский, – сколько членов комитета?
– Всего пять…
– Ничего, я шестой; собрание, по уставу, может состояться… Все ли у вас там готово?
– Все-с.
– Хорошо, ступайте туда; я сию минуту…
Но тут Иван Иваныч был неожиданно остановлен членом Комитета, госпожой Бальзаминовой, которая, как только его увидела, бросилась ему навстречу и, томно склонив голову, с мольбою в глазах и на лице, протянула ему об руки.
Госпожа Бальзаминова, лишившаяся мужа десять лет тому назад, не снимала с тех пор траура, убедившись, что черный цвет необыкновенно шел к ее круглому лицу, придавая ему интересную бледность; не производя, однако ж, никакого впечатления, она поэтому, вероятно, казалась всегда чем-то обиженной и готовой расплакаться; плакать, собственно, было не о чем: муж оставил ей прекрасное состояние и, несмотря на свои сорок лет, она пользовалась отличным здоровьем; слезливость могла также происходить от избытка чувствительности ее сердца: она постоянно болела за всех, отзывалась на все страдания, надрывалась от бессилия помочь всему страждущему человечеству. Сердце влекло ее рассыпать благодеяния не только в России, но и в Германии, куда ежегодно отправляла она в какое-то общество милосердия фунт сигарных обрезков, выпрашиваемых ею у всех, с кем только встречалась; щедротами ее пользовались круглый год безразлично все благотворительные учреждения Петербурга: комитет «призрения слепых старух» аккуратно получал от нее все носовые платки, выходившие из употребления; в больницу «Излечи мои недуги» посылала она то корпию в письменном конверте, то скляночку клюквенного морса; в «детский сиротский приют» отправляла всегда к Рождеству полфунта чаю и на каждого ребенка по два сухаря и по куску сахара; дом «трудолюбия» пользовался от нее старыми гарусными подушками, из которых можно было сделать подобие моха на кружки, куда становятся лампы; базары с благотворительной целью не знали, куда деваться от ее пожертвований. Она постоянно хлопотала о помещении в то или другое заведение какого-нибудь страждущего или неимущего; там пристроила свою кухарку, неожиданно лишившуюся зрения, здесь приютила сына кучера в награду за его усердие еще при жизни покойного мужа.
Она спешила теперь к Ивану Иванычу, имея настоятельную просьбу об определении двух девочек-сироток, оставшихся у нее на руках после смерти любимой прачки.
– Милый Иван Иваныч, милый, вы не откажете… проворковала она, пожимая ему руки.
– Все устрою, все… Только вот что, Любовь Николаевна: я делаю сегодня одно предложение; поддержите его…
– О, еще бы! еще бы! Можете ли вы предложить что-нибудь, на что бы нельзя было согласиться!
– Очень любезно с вашей стороны… Но, Любовь Николаевна, мы поговорим о вашем деле после заседания… Теперь нам пора…