Акселерандо
Шрифт:
«Что ж…» Похоже, ответ его не удовлетворил, но это в порядке вещей. Садек еще не отряхнул со своих ног пыль детства в промышленном Йазде. Иногда Амбер задумывается, а не являются ли их разногласия миниатюрным отражением самой разницы между ранним двадцатым и ранним двадцать первым столетиями? «Но, возвращаясь к насущному — ты уже знаешь, где сам маршрутизатор?»
«Узнаю, через несколько минут или часов» — говорит Амбер чуть громче, одновременно генерируя несколько поисковых отражений. «Борис? Есть идеи, куда мы направляемся?»
Борис грузно переваливается, чтобы повернуться к ней. Сегодня он носит аватар велоцераптора, а им не так-то легко разворачиваться в замкнутом пространстве. «Дайте мне место!» —
«Но где он может быть?» — спрашивает Садек. «Ты знаешь, что именно ты ищещь?»
«Да. Его поиск нас не должен затруднить» — говорит Амбер. «Он выглядит так». Она щелкает пальцами в направлении ряда стеклянных смотровых окон в передней части мостика. Кольцо на ее указательном пальце вспыхивает рубиново-красным, и на месте морского пейзажа с мерцанием материализуется что-то неописуемо странное. Гроздья жемчужных четок, закручивающиеся в спиральные цепи, цветные диски и завитки, свивающиеся и переплетающиеся друг с другом на фоне темнеющего диска планеты. «Как скульптура Уильяма Латема, сделанная из странной материи, правда?»
«Абстракционизм, как есть…» — с одобрением говорит Садек.
«Оно живое» — добавляет она. «И когда оно подберется к нам поближе, оно попытается нас съесть».
«Что?» — напряженно говорит Садек.
«Хочешь сказать, никто тебе не рассказал?» — спрашивает Амбер. «Я полагала, все получили инструктаж». Она кидает ему блестящий золотистый гранат. Он ловит его, плод познания растворяется в его руке, и вот он уже сидит в облаке отражений, поглощающих вместе с ним информацию. «Черт возьми…» — мягко добавляет она.
Садек замирает. Текстуры его кожи и темного костюма сменяются осыпающейся каменной кладкой, сквозь которую растет плющ — он оповещает, что удалился в одну из личных вселенных и просит не беспокоить.
«Гррр! Босс! Нашел кое-что!» — говорит Борис, роняя слюни на пол.
Амбер поднимает глаза. Пожалуйста пусть это будет маршрутизатор, думает она. «Выводи на главный экран».
«Ты уверена, что это не опасно?» — нервно спрашивает Су Ан.
«Безопасных вещей не бывает!» — клацает зубами Борис, постукивая своими огромными когтями по столу. «Вот, глядите».
Вид за окном сменяется горизонтом цвета пыльной синевы, над которым несутся, подгоняемые водородными вихрями и быстрым вращением Хендай +4904/-56, высокие перистые облака метановой пыли. Температура — чуть выше точки плавления кислорода. Степень усиления сигнала огромна: невооруженный человеческий глаз не увидел бы ничего, кроме черноты. Над горизонтом гигантской планеты восходит маленький бледный диск — Каллидис, самый большой спутник (или вторая планета?) коричневого карлика, пустынная скала размером чуть больше Меркурия. Вид на экране приближается, и по нему проносится ландшафт, побитый кратерами и присыпанный инеем от криовулканов [169] . Наконец, за дальним горизонтом показывается нечто бирюзовое, крутящееся и мерцающее на фоне ледяной темноты.
169
Криовулканизм —
«Вот он» — шепчет Амбер, чувствуя, как внутренности превращаются в ледышку. Но кошмарные воспоминания-образы, носящиеся вокруг как ночные призраки и рисующие картины того, что может с ними случиться, исчезают, как тени в полдень. «Вот он!» Она в восторге встает с кресла — разделить этот момент со всеми, кого она ценит. «Садек, проснись! Кто-нибудь, позовите сюда долбаную кошку! Где Пьер! Ему стоит это увидеть!»
Ночь и разгул царят за стенами замка. За окном канун варфоломеевской ночи, но сейчас толпы пьяны и распутны — в небе вспыхивают фейерверки, а сквозь открытые окна струится теплый ветерок, полный запахов жареного мяса, дыма костров и открытых канав. Тем временем любовник, спеша на свидание, крадется в почти полной темноте вверх по туго закрученной лестнице. Он тоже пил, и его лучшая льняная рубаха покрыта пятнами, пахнущими потом и едой. У третьего окна он останавливается и запускает обе руки в гриву своих волос — длинных, растрепанных и закопченных. Зачем я это делаю?…. Все эти похождения — это так на него не похоже…
Он продолжает свой путь, и идет по спирали дальше, вверх. Лестница наверху оканчивается распахнутой дубовой дверью, сквозь которую виднеется холл, освещенный фонарем на крюке. Он заходит в приемную, отделанную потемневшими от времени дубовыми панелями. Он ступает за порог, и срабатывает еще одно переключение — как и было уговорено. Теперь его ногами движет что-то еще, помимо собственной воли, он ощущает незнакомое биение в груди, и где-то еще внизу — теплоту, открытость и чувство ожидания, заставляющее его вскрикнуть. «Где ты?»
«Я здесь!» Она появляется в дверном проеме, полураздетая — на ней только нижние юбки и плоский корсет, благодаря которому ее груди поднимаются, как блестящие купола. Ее тугие рукава наполовину расшнурованы, а волосы растрепаны. Его переполняют ощущения — блеск в ее глазах, чувство стянутости в ее спине и вкус в ее рту. Она — его аттрактор в этой реальности, пленительная до невозможности, настолько напряженная, что вот-вот вспыхнет. «Действует?» — спрашивает она.
«Да…» Он чувствует, как перехватывает дыхание, как переполняют противоречивые чувства невероятности и страсти, и он идет к ней. Они экспериментировали с полами и раньше, всячески обыгрывая экстремальный половой диморфизм этой исторической эпохи, но так они еще никогда не делали. Она приоткрывает губы, и он целует ее, чувствуя теплоту своего языка между ее губами и силу своих рук, смыкающихся на ее талии.
Она прижимается к нему теснее, ощущая его возбуждение. «Так вот каково это — быть тобой» — говорит она с удивлением и интересом. Дверь в комнату неприкрыта, но терпеть дальше невозможно — водопад новых ощущений, перенаправленный в его тактильный сенсорий из ее физиологической модели, овладевает им. Она прижимается к нему бедрами снова и снова, тонет в его объятиях, ощущает, как напрягается его член и наливаются яички, и тихо постанывает низким грудным голосом. А когда его восприятия достигают богатые чувства ее тела, он почти падает в обморок — он будто растворяется, он чувствует, как что-то твердое упирается в промежность, он превращается во влагу, плавится и растекается. Каким-то образом он поднимает ее, обхватив за талию — как перехватило дыхание! — и несет, спотыкаясь, в спальню. Он бросает ее на туго набитый матрас, и она стонет громче. «Давай!» требует она, «Сделай это со мной!»