Акселерандо

Стросс Чарлз

«Наверное, да. Ты хочешь о чем-нибудь поговорить?» — спрашивает он, чувствуя, как горят щеки. Доносящийся отовсюду шум — просто случайный шелест, сгенерированный в соответствии с толпой на заднем плане. Но толпа не движется — ветвь их реальности-на-двоих на время отделилась от остальной вселенной.

«Конечно же!» Она улыбается ему и пожимает плечами. Эффект от этого жеста на обнаженных частях ее тела — потрясающий: эти корсеты даже скелету способны придать пикантную ложбинку. И она снова ему подмигивает. «О, Пьер» — улыбается она. «Так легко отвлекаешься!» Она щелкает пальцами, и ее одежда последовательно сменяется на афганскую бурку, полную наготу и спортивный костюм, после чего возвращается к придворному облачению. Ее ухмылка, впрочем, остается

неизменной. «Теперь, когда я получила свою долю внимания, перестань пялиться на меня и посмотри, наконец, на него».

Пьер смущается еще больше, но все-таки смотрит в направлении вытянутой руки, и не на руку, а на застывшего мавританского эмиссара. «Садек…»

«Садек знает его, Пьер. Этот парень… здесь что-то не так».

«Черт-дери. А то, думаешь, я не знаю?» Пьер, позабыв смущение, раздраженно смотрит на нее. «Я видел его раньше. Несколько лет я следил за его действиями. Этот парень — нападающий королевы-Матери. Он был ее разводным адвокатом, когда она преследовала папу Амбер».

«Извини». Ан опускает глаза. «Пьер, ты в последнее время сам не свой. Я знаю, что между тобой и Королевой что-то не так. Я волновалась. Ты стал невнимательным к мелочам».

«Как ты думаешь, кто предупредил Амбер?» — спрашивает он.

«О. Ладно, значит, ты в курсе» — говорит она. «Я не совсем понимаю… Но ты расстроен, это видно. Могу я тебе как-нибудь помочь?».

«Послушай». Пьер кладет руки ей на плечи. Она не двигается, но поднимает взгляд и смотрит ему в глаза. Су Ан невысока — всего метр шестьдесят. Он чувствует укол странных переживаний — юношескую неуверенность насчет намерений женщины. Что она хочет? «Ладно… Я все знаю. Извини. Буду внимательнее следить за действием. Просто я слишком ушел в себя в последнее время. Пошли обратно в зал, пока никто не заметил».

«Хочешь сначала поговорить о том, что беспокоит?» — спрашивает она, ища его доверия.

«Я…» Пьер качает головой. Я могу ей обо всем рассказать, с некоторым потрясением осознает он, а его метаосознанность энергично подталкивает его сделать это. Конечно, у него есть парочка агентов-советчиков, которым можно выговориться в жилетку, но Ан — человек, и друг. Она не станет его осуждать, а ее модель социального поведения заткнет за пояс любую экспертную систему. Но время вот-вот сорвется, и Пьеру неуютно. «Не сейчас» — говорит он. «Пойдем обратно».

«Давай». Она кивает, разворачивается и исчезает за его спиной, шурша юбками. Он размораживает время и снова включается в большой мир — как раз вовремя, чтобы увидеть, как уважаемый посетитель подносит королеве групповой иск, и она отвечает назначением испытания поединком.

* * *

Хёндай +4904/-56 — коричневый карлик, шар мутного водорода, сконденсировавшийся в звездной колыбели. Он в восемь раз тяжелее Юпитера, но этого недостаточно, чтобы зажечь и поддерживать термоядерный огонь в его недрах. Беспощадная сила тяготения сжала его в сферу вырожденной материи [167] , окруженную оболочкой газожидкой смеси. Он лишь немного шире того газового гиганта, у которого люди черпают энергию для своего корабля — но гораздо плотнее. Миллиарды лет назад близкий пролет звезды-странницы вышвырнул его из родной системы и отправил в бесконечное путешествие в вечной тьме Галактики в одиночестве, разделенном только танцем замерзших лун.

167

Состояние, когда атомы сдавливаются настолько сильно, что их внешние электроны перестают принадлежать какому-то одному из них, и более того, когда давление вещества начинает определяться именно давлением этого электронного газа

В ту эпоху, когда Выездной Цирк направился к своей цели, сбросил свой главный отражатель и замедлился,

используя тот же луч лазера, отраженный от сброшенного зеркала на оставшуюся часть паруса, Хендай +4904/-56 пролетал от Земли чуть меньше, чем в одном парсеке — ближе системы Альфа Центавра. Темный как ночь в видимой области спектра, он мог бы влететь незамеченным во внешние области Солнечной системы, и только там, освещенный Солнцем, стать видимым в обычные телескопы. [168] Лишь благодаря проведенным в начале века инфракрасным обзорам неба, обнаружившим его в собственном остаточном тепловом излучении, у него появилось имя.

168

На самом деле это не так: положения уже известных планет регистрируются с потрясающей точностью, и их возмущение силой притяжения такого тела было бы заметно с расстояния до сотых долей парсека.

Пассажиры и команда столпились на мостике (течение времени на котором замедлили до одной десятой от настоящего) и наблюдают за прибытием. Амбер сидит, свернувшись, в капитанском кресле, и угрюмо наблюдает за собравшимися аватарами. Пьер все еще избегает ее при любой возможности (не считая официальных аудиенций), и конечно же, чертова акула и ее ручная гидра сюда не приглашены, но почти все остальные — в сборе. На стеке виртуализации Выездного Цирка симулируются шестьдесят три сознания, скопированные и выгруженные из биологических тел, большая часть которых все еще здравствует у себя дома. Целая толпа, но и в толпе можно почувствовать себя одиноким — к сожалению, даже в том случае, когда именно ты и созвал вечеринку. А уж в особенности, когда преследуют мысли о долгах — даже если ты миллиардер и главный получатель самого большого репутационного фонда человечества. Одежда Амбер — черный свитер и черные гетры — черна, как и ее настроение.

«Тебя что-то тревожит». Чья-то рука опускается на спинку соседнего кресла.

Она моментально оглядывается и кивает, узнав. «Есть такое… Садись. Ты пропустил аудиенцию?»

В кресло рядом с ней опускается худощавый и смуглый человек с аккуратно подстриженной бородой и глубокими морщинами на лбу. «В мои обычаи такого не входит» — осторожно объясняет он, — «но не могу сказать, что ситуация незнакома». По его каменному лицу побегает быстрая улыбка. «Меня несколько побеспокоили роли…»

«Я не Маргарит де Валуа, но свободные роли… Просто скажу, что шляпка идет». Амбер откидывается назад в кресле. «Знаешь, у Маргарит была интересная жизнь…» — говорит она мечтательно.

«В смысле, грешная и развратная?» — отвечает сосед.

«Садек…» — она закрывает глаза. «Пожалуйста, давай не будем прямо сейчас устраивать битву за абсолютную мораль, нам предстоит выход на орбиту, поиск артефакта и установление диалога, а я очень устала. Как выжатый лимон».

«О… Прошу прощения». Он осторожно наклоняет голову. «Это из-за твоего молодого человека? Он плохо с тобой обращается?»

«Не совсем…» Амбер останавливается. Садек, которого она пригласила в качестве корабельного теолога на тот случай, если они повстречаются с богами, считает заботу о поддержании ее спокойствия и безмятежности чем-то вроде хобби. Иногда это чуть гнетет, иногда льстит, и в этом всегда есть какой-то сюрреализм. Он стал аятоллой в непревзойденно молодом возрасте, опередив всех своих коллег в исследованиях с помощью новейших квантовых поисково-аналитических машин, доступных гражданам Империи Кольца. Когда они вернутся домой, его оригинал, вероятно, тоже станет аятоллой. Он весьма продуманно обходится с культурными различиями, его логическое мышление безупречно, он искусно избегает противостояния с ней — и он постоянно ищет способы направить ее в моральном развитии. «Это личное недопонимание» — говорит она. «Я бы отложила это до тех пор, пока мы со всем не разберемся».