Аксенов

Попов Евгений Анатольевич

А.К.:Народная-то вера Вольтера считала дьяволом.

Е.П.:Да ну! Пошли сейчас на улицу, спросим про Вольтера. Кто его знает, какой еще дьявол?.. Его читать же надо. Это дьяволом его считают ученые люди из религиозных. А Василий Павлович… Он к вере относился очень спокойно, мне кажется, и никаких, что называется, религиозных исканий у него не было. Он, ощущая себя внутри православия, свободен был внутри православия, вот как я бы сказал.

А.К.:Это хорошо сказано. Хорошая идея насчет того, что он был свободен внутри православия.

Е.П.:А дальше я могу сказать и не только об Аксенове, но вообще… И, например, о себе. Если я знаю, что я православный, и я знаю, что есть Бог, то не надо

меня учить, как мне стоять в церкви и в какой, понимаешь, и не надо мне вообще паять мозги, извините, я сам разберусь, у меня свои взаимоотношения с Богом.

А.К.:Да, обязательно Юру Кублановского надо звать.

Е.П.:Непременно, непременно. Но пока я просто хочу тебе сказать, что вот такого христианина я считаю идеальным — ну, пусть не идеальным, но хорошим православным, понимаешь?

А.К.:Ты считаешь хорошим, ты считаешь нехорошим, а еще есть то, как положено православному.

Е.П.:Что значит «Как положено»?

А.К.:Видишь, в чем дело, ведь религия — это же не только душа, это еще и институт церкви.

Е.П.:А я хочу сказать, что народное понимание религии с институтом не очень связано. Хотя я, наверное, сам себе противоречу, кто его знает. Вот у тетки у моей, простая женщина, не связано было, понимаешь? А постилась без всякой натуги, радостно постилась, именно как положено…

А.К.:Ученые люди, как ты их называешь, как раз попрекают простых людей обрядоверием вместо религии, то есть что они соблюдают обряды и правила, а истинной веры не имеют. Так что тут, Женя, очень сложно. И боюсь, что мы оба говорим глупости, и любому сведущему человеку, имеющему веру и убеждения, наш спор покажется детским. Ты говоришь, что Аксенов был православным — и этого достаточно, а я говорю, что Аксенов в православии своем метался и в метаниях иногда заходил очень далеко. Вот наш спор, а у нас возник спор. Потому что эта глава получилась не только про Аксенова, а про тебя и про меня.

Е.П.:Тогда давай мы твердо сформулируем позиции. Я полагаю, что Василий Павлович, поскольку он при рождении был окрещен в православную веру, то в этой вере и под дланью Господней и находился, в этом как бы коконе, но он был там свободен. Вот что значит его экуменизм несомненный, называй это как хочешь. Он мог заходить в католический храм, и это никого не касается, и я тоже это делаю, понимаешь?

А.К.:Так и я захожу, и священник православный может зайти. Не о том речь…

Е.П.:Василию Павловичу в свое время очень нравилась глава из моего романа «Мастер Хаос», где есть эпизод, в котором православный присутствует на лютеранском богослужении, описано это. Так вот, и Василий Павлович мог описывать и Вольтера, которого он обожал, но именно как умного человека, понимаешь, и при этом, я думаю, как чужого. Я бы так сказал: чужой умный человек.

А.К.:А я считаю, что Василий Павлович, как ты правильно говоришь, был по крещению человек православный, под дланью Господней прожил свою христианскую жизнь, но под этой дланью был не только свободен, но — а в церкви это не одобряется — и своеволен. Своевольничал, и это против не только церкви, но и религии.

Е.П.:Видишь, наш спор продолжается. А ведь глава у нас называется «православие и вольтерьянство», а не «воцерковленность Аксенова» или «соблюдение Аксеновым обрядов и канонов».

А.К.:Нет, это как раз про православие и вольтерьянство, потому что своевольничал, причем в мыслях, в душе, уж поведение ладно, не так важно.

Е.П.:Он резко отличался от других людей даже своего круга. Один из его ближайших друзей… Не буду называть фамилию, мы об Аксенове пишем, а не об этом человеке. Да, так вот, один из его ближайших друзей, наш общий приятель… Однажды перед Пасхой, не в Вербное воскресенье, а до этого, по-моему, решил я пойти в церковь. Прихожу, это около метро «Аэропорт», и там, значит, встречаю этого человека, который

прихожанин этой церкви очень уважаемый, его старушки приветствуют, его там знают в этой церкви. Я ему тогда говорю: «Слушайте, я плохо знаком с обрядами, но я вот пришел, хочу и постоять, и исповедоваться, и причаститься… Пожалуйста, если можно, помогите мне, руководите мной». И он мне давал короткие указания, что мне делать… А я и постился перед этим, все как надо… Служба прошла, исповедь, причастился я, а потом была проповедь. Я стою, весь такой благостный… И вдруг я слышу, что православие — это истинная религия, а, допустим, католичество и другие религии — они ложные и только уводят от пути, и что те, кто на этих ложных путях находятся — ну, католики, например, — они будут в геенне огненной гореть. Тут я спросил моего приятеля как опытного, воцерковленного человека: правильно ли я понимаю, что католики будут гореть в огне и что, например, будет гореть в огне Венедикт Ерофеев, который в католичество крестился? На что он мне сказал: «Женя, не обращайте вы на это внимания, дело в том, что это очень хороший батюшка, но он же связан, он же принадлежит РПЦ…» Я говорю, в каком смысле связан? «Ну, донесут на него, если он по-другому будет говорить. А так он очень хороший. Я его, когда мы оказались одновременно в Вашингтоне, совпали, я его к Васе водил, они много беседовали…»

Я эту историю потому и вспомнил сейчас, что в ней Вася упоминался… Да… И тогда я говорю: вы меня извините, я пришел в дом Божий, в храм, и здесь я почему-то должен принимать двойную игру, которую ведет священник…

А.К.:Так ведь люди ж не ангелы… Донесут.

Е.П.:А мне-то какое дело, кто на кого доносит?! Уж лучше я пойду домой. Причастился, да… И покинул я храм. Понимаешь?

А.К.:Это уже совсем серьезный у нас разговор получается. Сейчас я с тобой буду спорить…

Е.П.:Погоди. И вот я рассказал тогда же, вскоре, эту историю Василию Павловичу, историю, в которой участвовал его близкий друг. Мне интересна была его реакция… А никакой реакции не было! Его эта история вообще мало заинтересовала, понимаешь?

А.К.:Ну, я тебе скажу, что сама по себе эта история меня тоже мало заинтересовала, я не вижу в ней ничего, кроме обычных человеческих качеств. Люди есть люди. Батюшка — человек, и общий наш приятель — человек, и ты — человек, и тот, кто на батюшку донесет, тоже человек, и Русская православная церковь — это устроение и небесное, но и земное, и там, значит, тоже люди, а люди несовершенны. И вся эта история с возможным доносом — это чепуха, а вот что я тебе хочу сказать, за что ты меня сейчас, может, и убьешь… В определенном смысле (когда говорят «в определенном смысле», это значит, что «в неопределенном смысле», потому что не могут определить)… Так вот, в определенном смысле и я придерживаюсь того взгляда, что католики, протестанты и вообще иноверцы по отношению к православным будут… ну, можно и так сказать, гореть в геенне огненной. В определенном смысле, заметь! То есть в духовном смысле, в смысле церковном. Потому что если я не буду считать, что моя вера истинная, то ее у меня не будет вообще. И любой католик, и любой лютеранин считает свою веру истинной, а другую ложной, иначе он не католик, не лютеранин. И если не считаешь свою веру единственно истинной, то ты и не православный. Понимаешь ты меня?

Е.П.:Угу. Очень хорошо понимаю.

А.К.:Да, и соответственно я отношусь к католичеству Венедикта Васильевича Ерофеева. По-другому быть не может: нельзя быть и католиком, и православным.

Е.П.:Сейчас тот, кто нас читает, подумает: «Это совершеннейшие два идиота, темные…» Вернее, не темные, а в церковном смысле неученые.

А.К.:Именно темные.

Е.П.:Нет, все-таки это не значит «темные». Скажем так — несведущие. Если академик Петр Капица вполне серьезно полагал, что актеры, играющие в кино, в это время играют за экраном, то это не значит, что он был темный человек, он просто устройства кино не знал.