Акт возмездия
Шрифт:
– Это что, убивать их что ли? – у Султана даже челюсть отвисла от такого предложения.
– Они же нас убивают… – безразлично пожал плечами Вахид. – Значит и нам можно. Только так мы их остановим, только преподав урок страха, чтобы каждый ублюдок прежде чем побрить себе дурную башку подумал, что только за это его уже могут убить. Тогда это безумие остановится само собой, "борщи" трусливы, как только реальность наказания дойдет до каждого, они все забьются по щелям и не посмеют больше высунуть нос.
– И как мы будем их выманивать? – Рашид снова предпочел обсуждать практические детали, не занимаясь лишним теоретизированием.
– Просто. Начнем на студенческих форумах жаловаться на притеснения со стороны кавказцев, просить помощи.
– А если это будут не скинхеды?
– А кто же?
– Ну не знаю, ты же будешь просить помощи, вот кто-нибудь и захочет тебе просто помочь…
– Сам-то понял, что сказал? Это если бы я просил помощи, то откликнулся бы любой азербайджанец, потому что мы сплоченный народ, помнящий себя и стоящий друг за друга. А "борщи" все сами по себе. Просто так помогать другому никто не ринется.
– Ну, тогда и скинхеды тоже не клюнут, на фиг им это?
– То-то и оно, что скинхеды как раз клюнут! Они же нас ненавидят, а тут такой случай! То есть они не помогать своему приедут, а мочить кавказцев, чувствуешь разницу?
– Вроде бы, – Рашид нерешительно пожал плечами. – В принципе план хорош, но надо тщательно продумать детали, чтобы вышло что-то реальное…
– Вот и продумай, – легко согласился Вахид. – Ты же у нас по этой части голова!
Когда на двери камеры лязгнули, открываясь, засовы, Максим даже головы не повернул. Демонстративно решил не проявлять любопытства. С другой стороны и в самом деле, чего там могло быть нового? До кормежки еще далеко, адвокат был вчера, родственникам свидания запрещены, значит, вызов на очередной бессмысленный допрос. Только и всего. Есть из-за чего дергаться! К тому же ему не хотелось отрываться от весьма увлекательного занятия. По примеру, пожалуй, всех российских заключенных Максим занят был лепкой из жеванного хлебного мякиша. Что поделать, российская тюремная система не слишком печется о заполнении вынужденного досуга арестантов культурной программой. Так что приходится развлекать себя самостоятельно. А хлебный мякиш вообще обладает весьма интересными свойствами, умелые руки способны придать ему размятому со слюной практически любую форму. От весьма реалистично вылепленного фаллоса, до нательного крестика, или четок. Можно еще окрашивать поделки в разные цвета, используя для этого подручные материалы – побелку и цемент со стен, сигаретный пепел, а порой и капельку собственной крови… В общем громадный простор для самовыражения!
Максим мастерил кубики для игры в кости. Всего требовалось пять более-менее одинаковых по размеру кубиков. Казалось бы, чего проще, но не тут-то было! Основная сложность заключалась в том, чтобы сделать грани будущих костей достаточно ровными и параллельными друг другу. Если из всех инструментов в вашем распоряжении лишь собственные неуклюжие пальцы, то, можете поверить, задача становится вовсе не такой простой, как кажется на первый взгляд.
Когда противно завизжала несмазанными петлями открывшаяся дверь в камеру, у Максима как раз начало что-то получаться. "Тем больше оснований не отвлекаться от работы, – справедливо рассудил он, не поднимая головы и даже высунув от старания язык. – Ничего, перебьются вертухаи и без лишних знаков внимания". Дверь между тем вновь взвизгнула истошно и с грохотом хлопнула закрываясь. Это было необычно. Чего приходили-то, раз даже не сказали ничего?
– День добрый, бродяга.
Прозвучавший в воцарившейся тишине голос заставил-таки оторваться от создаваемого шедевра. Максим с удивлением воззрился на добродушно улыбающегося круглолицего мужичка замершего на пороге камеры в обнимку с полосатым казенным матрасом.
– Был добрый, пока ты не пришел…
– А чего так не ласково? – мужик улыбнулся от уха до уха, сверкнув золотой фиксой на месте одного из передних зубов.
– А ты
Вообще по тюремным понятиям Максим вел себя сейчас неправильно, можно сказать вызывающе. Вновь прибывшего в камеру, на тюрьме называемую "хатой" полагается встречать иначе, гораздо доброжелательнее. Следует вежливо пояснить ему принятые в хате порядки, объяснить, кто за хатой смотрит, показать его спальное место, ну и расспросить, конечно, в рамках приличия, выяснив, как вновь прибывший отзывается, и номер статьи, которую ему вменяют. Этот минимальный набор сведений новичок обязан о себе сообщить, просто для того, чтобы остальные хотя бы в общих чертах представляли, с кем имеют дело. Все остальное он уже рассказывает, или замалчивает по своему личному желанию.
Максим же своим резким обращением с новичком нарушал все правила. Но тут имелись и свои оправдывающие его действия мотивы. Во-первых, Макс никогда себя к миру блатных не причислял, зоновской романтикой не страдал даже в детстве, потому не видел особой необходимости для себя соблюдать неписаные законы тюрьмы. Во-вторых, и это было определяющим, Максим, как несовершеннолетний, не мог по всем нормам и правилам сидеть в одной камере с взрослыми арестантами, потому и коротал до сих пор заключение в одиночку, хотя тюрьма была традиционно переполнена сидельцами, гораздо больше, чем позволяли нормы "посадочных" мест. Товарищ, застывший на пороге в обнимку с полосатым матрасом, на ровесника никак не тянул. Судя по обильно пробивающейся на затылке лысине, уже лет тридцать, как в пионерах перехаживает. Вряд ли за время короткой отсидки Максима изменились тюремные правила. Так что по всем законам не должно было этого товарища быть в хате. Никак не должно. Но он-то здесь! А раз так, значит кто он? А ну-ка, кто угадает с первого раза? Правильно, прокладка мусорская, и никак иначе. Наседка, проще говоря, камерный барабанщик, специально подсаженный, чтобы войти в доверие, влезть в душу и выведать имеющуюся у арестанта информацию о подельниках.
– Ну, баба, не баба… А какое-то время, вместе нам перекантоваться придется, – не теряя улыбчивой жизнерадостности заявил мужик, закидывая матрас на шконку. – Жрать хочешь? Есть у меня кое-что…
– Нет, спасибо, в Вашем заведении кормят просто на убой. Так что сыт, – вложив в голос весь отпущенный ему от природы сарказм, сообщил наседке Максим, возвращаясь к прерванному занятию.
– Хозяин-барин, – вновь легко согласился новичок и зашуршал чем-то в объемистом пакете. – А я перекушу с твоего разрешения… Тебя как звать, кстати?
Максим помедлил секунду, раздумывая, стоит ли вообще отвечать. Решил, в конце концов, что так или иначе, а познакомиться им все же придется, надо же как-то друг друга называть… Все же здесь тюрьма, от неприятного человека никуда не уйдешь, все равно общаться придется…
– Максим…
– А меня Паша… Павел Петрович, то есть… Ну, или можешь звать просто Петровичем…
– Очень приятно, просто Петрович, – вновь съязвил Максим.
– Взаимно, взаимно, – уже чем-то смачно чавкая, отозвался Петрович.
Вообще при ближайшем рассмотрении оказался он человеком добродушным, покладистым и в общении легким. Да и провизии каким-то чудом припер с собой немеряно. Уже к вечеру Максим плюнув на глупую гордость, угостился салом и копченой колбасой из его запасов, не побрезговал и настоящим ароматным чаем. Петрович совершенно не жадничал и казалось, был несказанно рад, тому, что суровый сокамерник наконец-то оттаивает. Собственно секретному сотруднику налаживающему контакт с объектом разработки, наверное, так и положено себя вести. Эта мысль несколько отрезвила, и Максим, с наслаждением прихлебывая из кружки дегтярно-черный чай, решил-таки задать Петровичу парочку каверзных вопросов. Не то чтобы захотел его проверить, что это казачок засланный он был и без того убежден, просто подумалось из чистого озорства, пусть слегка поизвивается, хлебушек свой иудин сполна отработает.