Акт возмездия
Шрифт:
Семь из них пустовали, и лишь в самой дальней на соломе свернулось неопрятным ворохом драной одежды очень отдаленно походящее на человека существо. Услышав шаги разведчиков, оно забилось в самый дальний угол камеры и испуганно выглядывало оттуда, часто моргая широко распахнутыми, полными животного ужаса глазами. Лицо существа густо заросло неопрятной рыжей бородой, волосы свисали на лоб нечесаными жирными космами. Правая рука оказалась замотана покрытой заскорузлыми ржавыми разводами тряпкой.
– Илюха? Мещеряков? – еще не веря сам себе, боясь ошибиться, позвал Железяка. – Илюха! Это мы… Мы за тобой…
Горло капитана перехватил жесткий спазм, когда
– Ну, ты чего? Все уже, кончилось все… – бессвязно бормотал он, глядя как по серым, покрытым цементной пылью щекам пленника пролегают одна за другой светлые мокрые бороздки. – Все в порядке, Илюха… Ты же Илюха, да? Мещеряков?
Пленник отчаянно закивал головой, стараясь придать жесту, как можно большую убедительность, словно боясь, что появившиеся вдруг спасители исчезнут сейчас, уйдут, вновь оставив его здесь.
– Ну, вот и хорошо. Значит это ты. Илья Мещеряков, правильно?
И снова чуть не отрывающаяся от усердия голова. Да, да, это я, правильно. Только не бросайте, только не уходите!
– Значит, Мещеряков Илья Станиславович… – медленно проговорил вслух Железяка.
Карандаш хрустнул в его пальцах, разламываясь пополам, серая графитная крошка осыпалась на чистую страницу блокнота, запачкав ее неровными смазанными штрихами. Железяка казалось, этого не заметил.
– Ну, что, Илья Станиславович, видно придется тебя навестить. На правах боевого товарища, поинтересоваться житьем-бытьем… Заодно и про взрывчатку потолковать по душам…
Северный ветер. Учитель и ученики
В средней школе №18 шел урок обществознания в выпускном классе. Моложавый и стройный учитель, стоя у огромной во всю стену карты России, объяснял внимательно слушавшим ученикам новый материал. В классе стояла глубокая тишина, как впрочем, всегда на уроках этого преподавателя. Да и то сказать, преподавателем учитель обществознания был необычным, и начиналась эта необычность буквально сразу, уже с внешнего вида.
Вообще преподаватель-мужчина в современной школе большая редкость. А уж если такой и попадается, то это либо неуверенный в себе и вечно краснеющий под кокетливыми взглядами старшеклассниц юнец-практикант только из института, либо случайный в школе человек, решивший здесь перекантоваться, благо ставки трудовика и физкультурника не требуют каких-то особых навыков, либо, еще один вариант, выживший из ума старикашка-неудачник одержимый какими-нибудь маразматическими идеями и пытающийся их внедрять в жизнь. Все три перечисленных типа встречаются довольно часто, и все три, как учителя не стоят ломаного гроша. Детей, как правило, такие люди не любят, профессии своей стыдятся, а на уроках лишь отбывают положенный номер. Ну и школьники, само собой, платят этим наставникам взаимностью, издеваясь над ними, как только могут. А могут не мало, уж вы мне поверьте, изобретательность молодого поколения не знает предела.
Совсем не тот тип школьного учителя представлял собой Илья Станиславович Мещеряков, преподаватель обществознания средней школы №18. Хотя тип тут не правильное слово. Не было такого типа на свете, уникален был Илья Станиславович,
– Мой предмет одновременно и прост и сложен, – говорил обычно на первом уроке, принимая новый класс, Илья Станиславович. – С одной стороны он о том, что вы и так знаете, потому что сталкиваетесь с этим каждый день. Порой просто не обращая на это внимания, порой не отдавая себе полного отчета в увиденном, но, тем не менее… а с другой стороны придется изрядно попотеть, чтобы разобраться в механизмах и тайных пружинках управляющих обществом. Вами, мной, всеми нами…
Еще он всегда ставил в итоге ученику ту оценку, которую тот хотел получить, пусть даже весь класс желал быть отличниками. Не спрашивая, не проверяя… На этот счет тоже имелось объяснение…
– Мой предмет для вас – школа дальнейшей жизни. И та закорючка, что окажется в итоге в вашем аттестате не имеет никакого значения, – лукаво улыбался Илья Станиславович, глядя на обалдевшие от таких непривычных заявлений лица учеников. – Эта цифра, хоть пять, хоть два, не имеет ровно никакого практического смысла. Главное, то, что останется у вас в головах. И то, как вы сможете применить полученные знания на практике. Поэтому сразу настраивайтесь на то, что оценку по моему предмету в итоге поставит вам жизнь, ну а я готов нарисовать в ваш дневник любую цифру, мне не жалко.
Он вполне серьезно, без малейшей рисовки разрешал тем, кто считает его предмет ненужным и неинтересным не ходить на уроки, поясняя, что глупо тратить время и силы на того, кто не хочет ничего узнавать, в ущерб тому, кто пришел сюда, чтобы получить знания. Тем, кто не посещал уроков, он тоже обещал любые оценки на выбор. Правда, в итоге таких учеников ни разу не нашлось, так что проверить искренность этого обещания было некому. Хотя, школьники не сомневались в правдивости учителя, по-крайней мере никто не мог припомнить такого случая, когда слова у него расходились бы с делом. И это тоже было огромным плюсом в глазах ребятни.
Девчонки-старшеклассницы влюблялись в Илью Станиславовича по уши, впрочем, каких-либо ответных чувств у холостого, как доподлинно было выяснено наиболее настойчивыми, преподавателя ни одна из них не добилась. Относился учитель к поклонницам с мягкой иронией, по-доброму, но попытки перейти грань отношений учитель-ученица пресекал быстро и решительно. Чем только еще больше укреплял свою популярность. Не была помехой даже его явная, известная всей школе, инвалидность. В любую погоду и зимой, и летом кисть правой руки Ильи Станиславовича обтягивала черная кожаная перчатка, скрывавшая грубый отечественный протез. Где учитель потерял руку, при каких обстоятельствах в школе не знал никто, а спросить напрямую отчего-то не решались. Ходили рассказы о том, что раньше скромный преподаватель обществознания служил в армии и даже участвовал в войне на Кавказе. Но верили в это не многие, поскольку информация на поверку всегда выходила противоречивой и неточной.