Актея. Последние римляне
Шрифт:
— Слушай! — произнес Тигеллин.
Иаков умолк, и глухой, отдаленный рев диких зверей достиг его слуха.
— Похоже, это не шутки? — спросил префект со злобным смехом. Иаков упал на солому почти без чувств от ужаса.
— Спаси нас, спаси нас! — умолял он.
— Я для того и пришел, чтобы спасти вас! — ответил Тигеллин.
Еврей вскочил с криком:
— Да благословит тебя небо, благородный римлянин!
— Но это нелегко сделать, — продолжал префект, — и я требую награды.
— Я не богат, — отвечал еврей, — но все, что я
— Деньгами можно сделать много, но не все, — возразил Тигеллин.
— Чего же ты требуешь? — спросил еврей.
— Столько же поцелуев этих прекрасных губок, сколько Лесбия подарила Катуллу [25] ! — воскликнул римлянин, приближаясь к еврейке.
— Неверная собака, прочь от меня! — презрительно сказала Юдифь.
Тигеллин замялся, а Иаков с удивлением воскликнул:
25
Катулл — римский лирик. Жил в первой половине последнего века до н. э. Особой известностью пользовались стихи, представлявшие историю любви к Клодии, воспетой поэтом под именем Лесбии.
— Моя дочь! Жениться на моей дочери?
— Жениться на твоей дочери, старик, — грубо возразил Тигеллин — нет, клянусь всеми богами; мы берем женщин варваров в любовницы, но не в жены.
Он сделал еще шаг к Юдифи; она попятилась и, наткнувшись на камень, выбитый из пола, чуть не упала, но устояла и, подняв камень обеими руками, крикнула префекту:
— Еще шаг, и я размозжу тебе голову!
Он был маленького роста, ниже Юдифи, притом пороки ослабили его да и по натуре он был труслив. После непродолжительного колебания он отступил и крикнул Иакову:
— Старый дуралей! Прикажи своей безумной дочери выкупить свою и твою жизнь.
Иаков закопошился в соломе и наконец ответил:
— Я не знаю, чего ты хочешь от меня, господин, если… если… — голос его прерывался, — если эти драгоценности, все что у меня осталось теперь, могут спасти нашу жизнь, то возьми их и отпусти нас.
Он вытащил из-под туники мешочек и протянул его префекту.
Тигеллин схватил мешок и заглянул в него: он был полон жемчугов и драгоценными каменьями. Глаза любимца сверкали, пока он перебирал драгоценности.
— Это уже нечто, — сказал ой, — но этого мало. Пусть твоя дочь принесет мне эти камни на своей прекрасной груди.
Иаков вздрогнул; язык отказывался служить ему.
— Отвечай, он ждет, — холодно сказала Юдифь.
— Послушай, как ревут львы, — усмехнулся Тигеллин, и снова отдаленное рычание наполнило коридоры.
— Отвечай ему! — повторила Юдифь.
Иаков вскочил на ноги и выпрямился перед гнусным префектом.
— Я еврей, — воскликнул он, — а наш отец Авраам продавал свою жену; но скорее я отдам мое тело зверям и дух мой на вечные мучения, чем пошлю мою дочь к тебе.
Юдифь
— Теперь ты мой отец! Да, ты мой отец! — воскликнула она, нежно прижимая его голову к своей груди.
Тигеллин побагровел от бешенства.
— Это вам не поможет! — заревел он. — Я брошу эту старую свинью львам, а ты… ты будешь жить и будешь моей.
Юдифь отвечала ему с тем же холодным презрением, что и раньше:
— В этой тюрьме нет закона, но неужели ты думаешь, что его нет и в Риме. Дай мне только выйти из этих стен, и сам Нерон не откажет мне в правосудии.
Он знал, что еврейка говорит правду. Римляне были суровый и справедливый народ. Знатные на Палатине и Делийском холме могли предаваться разврату и бесчинству, но народ, управлявший миром, не мог обходиться без строгих законов. Система, созданная в течение веков гражданской мудростью римлян, не могла уничтожиться от того, что безумец свирепствовал во дворце Цезарей или развращенная знать наполняла страницы Истории своими грязными делами.
В минуту общей паники Тигеллин похитил еврея и его дочь; но Иаков был римский гражданин и, освободившись из темницы, в которую его спрятали, мог потребовать и получил бы удовлетворение.
Задыхаясь от бешенства и чувствуя, что его планы потерпели поражение, Тигеллин крикнул им:
— Коли так — умрите! — И вышел из темницы, захлопнув за собой дверь.
Юдифь усадила отца на солому и положила его голову к себе на колени.
— G, дитя мое! Дитя мое! — стонал он. — Господи! Умереть, умереть от когтей диких зверей.
— Полно! — пробормотала Юдифь. — Умереть — значит воскреснуть в Господе; он благословит тебя и дарует тебе вечную жизнь, потому что в эту ночь ты почтил имя Его.
Она наклонилась к нему, поцеловала его и нежно гладила его волосы, пока старик не заснул на ее коленях.
XXIII
Весь Рим был убежден или притворялся убежденным, что великий пожар — дело изменников-христиан. Свидетели показали, что перед самым пожаром в разных кварталах были замечены люди, закутанные с ног до головы, с факелами в руках. Император послал за городским префектом и: заявил ему, что по всем признакам эти люди принадлежали к секте так называемых христиан и что не мешало бы арестовать их.
Префект, строгий администратор, почтительно заметил, что следовало бы иметь более точные доказательства. Нерон, проклиная про себя дотошного служаку, отпустил его. Через несколько дней явились доносчики, сообщившие, что христиане на своих тайных сборищах обсуждали план уничтожения не только Рима, но и всего государства. По словам доносчиков, они решились низвергнуть римскую власть и провозгласить своего царя правителем мира. Их мотивы, по словам тех же доносчиков, были исключительно корыстного свойства, потому что самые ничтожные из них надеялись получить в награду за свои услуги места губернаторов или начальников над легионами.