Актовый зал. Выходные данные
Шрифт:
— Эй ты, трепло! — сказал Роберт, но Трулезанд прошептал:
— Прорепетируй-ка вежливый поклон и попробуй сказать «милостивая государыня».
Это был настоящий букет. Трулезанд сказал, что он просто восхитителен, и попросил извинить молчаливость его друга — тот, мол, совершенно выбит из колеи. Он отвесил безукоризненный поклон, и Роберт тоже постарался соблюсти все приличия. Они почти бегом пустились по садовой дорожке, но у калитки Трулезанд обернулся и поклонился еще раз, а женщина помахала им рукой.
— С тобой можно дешево прожить, — сказал Роберт. —
— Да как же иначе? Для «приятельницы» старая дама не расщедрилась бы. Это звучит так неприлично.
— Ну уж теперь она наверняка думает, что я готовлюсь стать отцом!
— А кто тебя знает?
— Слушай-ка, Трулезанд. Я вчера вечером вообще впервые в жизни был с ней наедине. Может, слегка в нее и втрескался, но она в меня наверняка нет. Она говорит, что я «задавала». Знаешь что, иди-ка ты к ней наверх и передай ей привет от класса, а если хочешь, и от меня. А то как же это выглядит, старик? Сам подумай: я иду с ней к Грёбелю, потому что на улице холодно, а она промокла до нитки, гляжу на нее, поскольку она все-таки довольно хороша, и только из-за того, что на следующий день она хлопается головой о стеклянный шкаф, наши отношения должны считаться уже чем-то более серьезным? Это дешевка! И потом, я-то знаю, как это бывает — ты лежишь расквашенный на больничной койке, и вдруг открывается дверь и входит некто с цветами. Такие сцены ведут к недоразумениям. Иди-ка ты наверх, а я подожду здесь.
— Согласен, — сказал Трулезанд, — но ведь тогда получится, что дверь открывается и с цветами вхожу я. Если твоя теория верна, то недоразумение произойдет со мной, а я не уверен, что у меня найдутся душевные силы потом его разъяснить. Ты ведь знаешь, я считаю ее «что надо».
— Ладно, хватит, — сказал Роберт. И это прозвучало резче, чем ему хотелось. — Давай передадим цветы и приложим записку.
— Это разумно, но трусливо. Ты не считаешь?
— Ну хорошо, пошли наверх.
Дежурная сестра была из породы ведьм.
— Да что же это такое? — возмутилась она. — Не успела девочка в себя прийти, как являются толпы посетителей. Да еще не считаясь с часами приема! И речи быть не может! У нас тут не парк!
— Это уж наверняка, — сказал Роберт. — Да вы посмотрите на него, сестра, покупает на последние деньги цветы, а вы сами знаете, как их трудно достать. Но ему хорошо известно, что радость — лучшее лекарство. Поди-ка, Герд, попроси хорошенько сестру, встань на задние лапки!
— Это ему не поможет, — заявила сестра.
Но Трулезанд подошел к ней совсем близко и умоляюще прошептал:
— Ну пожалуйста, сестра!
И тогда она, вздохнув, сказала:
— О боже, какой соблазнитель! Ладно, на пять минут, не больше. Только не дотрагиваться! — Она удержала Роберта за рукав и спросила — А вам-то зачем? Вам-то уж там и вовсе делать нечего!
Роберт осторожно высвободился.
— Нет, — сказал он, — это только на первый взгляд так кажется.
Трулезанд подождал его и первым пропустил в дверь. Они вошли в палату на цыпочках.
— Ну и видик у вас! Такие красивые! — сказала
Роберт ответил, не успев даже подумать:
— А вот ты и правда красивая!
— Это пока повязку не сняли, — сказала она. — Я ведь ужасно тщеславна.
Трулезанд сделал успокоительный жест.
— Ничего, пустяки. Исваль всю дорогу меня уверял, что ты прелестнее всех в нашем общежитии. И он прав. А несколько царапин в счет не идут. Больно?
— Пока еще нет. Но потом будет. Мне кажется, они зашивали меня проволокой. Так тянет!
— Отдай-ка ей цветы, — сказал Роберт. — Видишь ли, мы ведь делегация и передаем братский боевой привет от рабочей группы А-один и так далее.
— Брешет он все, — усмехнулся Трулезанд. — Это была его идея. И мы пришли сюда, потому что хорошо к тебе относимся и ты нам нравишься. Скажи, а ты часто падаешь?
— Доктор тоже меня об этом спросил. Но я и сама не понимаю, как это вышло. Я встала, а тут это стекло прямо как-то на меня наехало. Вы мне тоже нравитесь.
— Ах, как рады все вокруг, — сказал Роберт. — Ну, пошли, Герд, не то она еще передумает, а если мы просрочим свое время, сестра нас никогда больше сюда не пустит.
Они кивнули Вере, и в коридоре сестра сказала им, что если они всегда будут вести себя так хорошо, то могут приходить еще. Она не сводила глаз с кудрей Трулезанда.
У двери, ведущей из отделения, Трулезанд обернулся и зашагал по коридору назад — к сестре. Роберт подождал его на лестнице, и, когда Трулезанд вернулся и объявил, что дал исчерпывающее разъяснение насчет жениха и невесты и сегодня вечером заглянет к сестре в гости, у него отлегло от сердца.
— Представь, — сказал Трулезанд, — как повезло мне, бедному сироте. Она говорит, что живет одна в мансарде и сперва надо пройти через чердак, а там очень темно — как бы я не стукнулся головой. Видишь, как повезло!
— Еще бы, — сказал Роберт.
В гимназии во всех окнах горел свет, но до того часа, когда обычно прекращают подачу тока, оставалось уже недолго. Они опоздали и на второй урок русского языка и дожидались на школьном дворе последней перемены. Теперь оставалась только география. Но тут беспокоиться было не о чем. Дольф, географ, был прирожденным рассказчиком, и, чтобы не схватить двойку на его уроке, достаточно было хорошо помнить его рассказы о путешествиях и дальних странах.
— Ну, скоро конец этим уютным урокам в сумерках, — сказал Трулезанд, — весна на носу! Чувствуешь запах?
— Еще бы, весна идет, прямо лавиной обрушивается, но вот не знаю, как мне к этому отнестись. Я, собственно, больше люблю осень. Да, быстро летит время. Ведь мы здесь уже целую вечность. И вот ответь мне, каков результат? Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя намного умнее. Сравни: я проучился полгода у мастера, и тут его помощника забрали в армию, и хозяин стал посылать меня одного по вызовам, а счета мне оплачивали как электромонтеру. Вполне справедливо, впрочем, я работал не хуже его помощника. А здесь что? Даже по русскому засыпаюсь… Лесник и тот лучше меня справляется.