Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской

Шахмагонова Александра

И снова тень Фёдорова. Когда Дарья Михайловна обратилась к нему за помощью, старый интриган, по словам певицы, до сей поры злобствуя, не пощадил «и этого человека, несмотря на его гений, и вот факт, лишивший нас третьей оперы этого великого композитора».

Фёдоров посоветовал Василько-Петрова, совершенно неспособного выполнить эту работу.

Дарья Леонова писала:

«Василько-Петров

настолько был некомпетентен в деле писания, что не мог исполнить удовлетворительно того, о чем говорил ему М.И. Глинка, и делал совсем иное, что-то несообразное, а самое главное – по своему плану. Тогда М.И. Глинка просил меня найти ему другого либреттиста, говоря: “Опера у меня вся тут, в голове, дайте мне только либреттиста и через месяц опера готова”. Гениальность М.И. Глинки давала ему возможность создавать сразу и способ его сочинять замечателен: он не писал клавираусцуга, а прямо всю партитуру и голос, и оркестр. И для такого-то композитора я не могла в Петербурге найти либреттиста! Федоров, конечно, нарочно рекомендовал бездарного Василько-Петрова, это несомненно. Да и во мне самой некоторые желали поколебать веру в гений М.И. Глинки. Капельмейстер Лядов, например, когда я сообщила ему о затруднении найти хорошего либреттиста, говорил мне, что М.И. Глинка уже исписался, что ничего больше он уже сделать не может. И другие артисты поддерживали его в этом, сама же я не могла иметь самостоятельного взгляда; читатель знает, как я сделалась артисткой и, не сознавая того сама, поддавалась влиянию этих гнусных и ложных мнений. М.И. Глинка, не найдя себе хорошего либреттиста, уехал за границу, и, таким образом, эта третья опера его осталась ненаписанною».

То есть личная обида Фёдорова, причём обида, не имевшая под собой никакой почвы, привела к тому, что великий русский композитор не смог представить целую оперу, а значит, музыкальное искусство недосчиталось шедевра.

М.И.

Глинка

Мы не можем судить об отношениях Глинки и Леоновой. Леонова в своих мемуарах крайне скрытна и почти не касается любовной темы, кроме тех случаев, когда это необходимо для сюжетного построения мемуаров. Тем более очень интересны многие её наблюдения и оценки, в частности оценка Михаила Ивановича как человека.

«Здесь будет кстати сказать несколько слов о возвышенной натуре о об особенностях характера М.И. Глинки. Я бывала у него часто и видела, следовательно, его в частной жизни, где, конечно, всегда характер человека выражается яснее. Так, например, раз мне не пришлось дня два быть у М.И. Глинки. Прихожу и вижу изменение в квартире. До этого у него было два кабинета. Теперь один кабинет, поменьше, преобразился в клетку. Поставлена в нем решетка, за которой пол усыпан песком, расставлены деревья и штук сорок певчих птичек разных сортов поселены в этой большой клетке. Было это в марте. На вопрос мой, как это сделалось в такое короткое время и для чего, он отвечал: “Я устроил это для того, чтобы птички эти наводили меня на новые сочинения; мне довольно одного чириканья какой-нибудь птички, чтобы создать из этого целую музыкальную фантазию”.

В другой раз прихожу и опять вижу изменение в квартире. Надо заметить, что М.И. Глинка жил с сестрой своей Людмилой Ивановной Шестаковой. Они занимали целый этаж; вход направо к ней, налево к нему, а квартира была общая. Так, в этот раз, когда я пришла, вижу, что от передней отгорожена половина и устроена кухня, в которой готовит новая кухарка. Дверь же к сестре заперта. Когда я спросила М.И., что это значит, он объяснил мне, что пожелал пожить своим хозяйством, потому что нашел прекрасную кухарку. Он пригласил меня обедать. Кухарка была шведка и действительно очень искусна. Обед был превосходный, приготовлен лучше всякого повара. Конечно, через неделю или полторы все это уничтожилось и жизнь потекла по-прежнему».

Конец ознакомительного фрагмента.