Актрисы старой России. От Асенковой до Комиссаржевской
Шрифт:
К подготовке концерта композитор Глинка подошёл со всей серьёзностью. Он присутствовал на репетициях, помогал Дарье Леоновой готовиться к выступлению. Но, увы… Певица вспоминала:
«Концерт опять назначен. Делаются репетиции. Сам М.И. Глинка присутствует на них. Билеты опять все проданы, все готово и опять, увы, что-то фатальное преследует меня! Но на этот раз причиной неудачи моей было событие, важность которого поразила всю Россию. На последней репетиции, когда только что я запела “В минуту жизни трудную”, отворяется дверь, и посланный провозглашает: “Прекратите репетицию, государь император скончался!”»
На
Между тем Михаил Иванович Глинка настаивал на поездке за границу. Да и Дарья Леонова понимала важность её. Она отметила в воспоминаниях, что часто слышала такие нелицеприятные отзывы, как «Леонова поёт хорошо только русские песни». И далее: «Истинные знатоки музыки, ценившие мой талант, принимая во мне участие, строго судили мое пение и советовали для усовершенствования ехать за границу. Кроме действительной пользы, которую должно было принести знакомство с европейскими музыкальными известностями и кружками, путешествие за границу имело в то время громадное значение для приобретения авторитета и, пожалуй, известности. Я начала серьезно подумывать о поездке за границу, а М.И. Глинка находил это даже необходимым. Довольно частые концерты мои настолько улучшили материальное мое положение, что я нашла возможным привести желание мое в исполнение. Весной 1858 года отправилась я с мужем за границу».
И снова лишь одна фраза: «Я с мужем…»
В Берлине Дарья Леонова пришла по рекомендации Михаила Ивановича Глинки к немецкому и французскому композитору Джакомо Мейерберу (1791–1864), который уже после первых уроков дал ей высокую оценку: «У вас так поставлен голос, вам надо побольше петь опер».
Она так описала свой приезд в Берлин и первые берлинские встречи и занятия:
«М.И. Глинка, провожая меня, дал мне письмо к Мейерберу в Берлин.
В Берлине мы остановились в Hotel de Rome, где встретились с графом Г.А. Кушелевым-Безбородко, который остановился в том же отеле со своей семьей на обратном пути из Италии в Россию. С ними находился известный романист Дюма-отец, и я сразу попала в очень интересное для меня общество.
На другой день по приезде я сделала визит Мейерберу, который был очень обрадован письмом М.И. Глинки, очень хорошо принял меня и назначил день, чтобы прослушать мое пение. Возвратившись в отель, я нашла приглашение к обеду от графа Кушелева-Безбородко, и когда пришла к нему, то была приятно удивлена, застав там, кроме Дюма, еще и Мейербера.
Такое общество было, конечно, в высшей степени приятно, тем более что когда я, по просьбе присутствующих, спела несколько вещей, восхищение их было чрезвычайное. Я справедливо могла гордиться таким восторгом этих серьезных ценителей искусства, в особенности же мнением Мейербера. В числе разных вещей я пела романс его Quoi Neuftalie и русские романсы.
Прощаясь, Мейербер повторил мне, что ждет меня к себе, и прибавил: “Друг мой пишет мне, что вы поете его музыку так, как он желает, и потому мне очень интересно услышать ваше исполнение”. При этом просил меня, чтобы я привезла с собой “Песнь Маргариты”, сочинения М.И. Глинки из трагедии “Фауст” и спела бы ему, прибавив, что особенно интересуется услышать ее в моем исполнении».
В Берлине было немало интересных встреч, о которых Дарья Михайловна рассказала, демонстрируя свой талант мемуаристки:
«Граф Кушелев-Безбородко еще два дня после этого пробыл в Берлине, и мы с ним, с его семейством и с Дюма, неразлучно
Ну а потом были уже занятия у рекомендованного Глинкой педагога.
«В условленное время приехала я к Мейерберу, который встретил меня необыкновенно радушно. После длинного разговора о музыке, о М.И. Глинке он попросил меня петь. Так как Мейербер интересовался музыкой М.И. Глинки, то я пела преимущественно вещи моего учителя. “Песнь Маргариты” восхитила Мейербера, и он оказал мне: “Теперь, когда вы спели, я понял Глинку. Здесь многие певицы пробовали петь эту песнь, но выходило совсем не то”. Спросив меня, долго ли я пробуду в Берлине, он сказал мне, что очень желал бы быть мне чем-нибудь полезным».
Дж. Мейербер
Затем в Париже Дарья Леонова брала уроки у французского композитора и педагога Даниэля Франсуа Эспри Обера (1782–1871), мастера французской комической оперы, основоположника жанра французской большой оперы. Она приехала к нему с рекомендательным письмом от Мейербера, как она отметила, это было «прекрасное письмо, обратившее на меня внимание и этого замечательного композитора, указаниями которого я пользовалась в течение трёх месяцев».
После учёбы побывала на гастролях в Бельгии, Германии, во Франции и Польше.
И тут снова дошли слухи о кознях, творимых в Петербурге. Композиторы Обер и Мейербер, восхищённые талантливой русской певицей, решили устроить её большой концерт в Париже. Дарья Михайловна согласилась и отправила в Петербург прошение о продлении отпуска.
Уже началась подготовка к концерту, когда появилась тень всё того же отвергнутого ею начальника репертуара Фёдорова.
Он уведомил певицу, что она «не нужна и может оставаться за границей даже совсем». Дарья Михайловна написала по этому поводу:
«Такой ответ глубоко огорчил меня, потому что все стремления мои приобрести познания и известность за границей происходили именно из желания занять прочное положение в артистическом мире и принести пользу искусству в родной стране, тем более в то время сцена наша была так бедна певцами».
Она отказалась от концерта и срочно вернулась в Петербург, а ведь была возможность пройти по рекомендации её наставников годичный курс в Парижской консерватории. Оба обещали продолжать с ней занятия, а если в Петербурге не одумаются, даже советовали остаться в Париже. Но певица отказалась твёрдо и убеждённо, заявив:
– Я слишком люблю родину.
Дарья Михайловна помчалась в Петербург, чтобы бороться за свои права и за своё место на сцене. В столице она тут же отправилась к министру двора, графу Адлербергу. Он дал ей аудиенцию, внимательно выслушал и в завершение сухо сказал:
– Потрудитесь продолжать службу.
Ей не было известно, как и что решил Адлерберг, но в театре она тут же получила роль – «назначили петь “Русалку” Даргомыжского».
Вскоре в театре произошли перемены. Вместо Гедеонова был назначен Сабуров.