Актуальные проблемы Европы №1 / 2015
Шрифт:
В Европе, в отличие от Азии, религия нигде не выступает главной основой сепаратизма, даже если в отдельных ситуациях она сыграла заметную роль в размежевании идентичностей (сербы, хорваты и босняки) или в углублении межэтнического разлома и обострении конфликта (Северная Ирландия, Чечня, Косово).
А вот примеры регионального сепаратизма едва ли не в первую очередь все чаще дает современная Европа – точнее, «большая Европа», охватывающая постсоветские государства Европейского континента и Россию. Один такой казус – Приднестровье, где солидарный импульс к сецессии у населения региона создала не этничность и уж точно не идеология этнического национализма, а, напротив, неприятие румыно-молдавского этнонационалистического унионизма. Новое яркое проявление регионального сепаратизма –
Инновационный тип регионализма представляет радикальное идейное течение в рамках еврорегионализма, ключевой концепцией которого является известная модель «Европы регионов» без крупных стран, государств и наций, но с интеграционным центром в лице брюссельских структур. Будучи в этом смысле квазисепаратистским, такой еврорегионализм создает еще одну, никогда прежде не существовавшую линию качественного раздела внутри сепаратизма как явления – между сепаратизмом классическим и постмодернистским, протогосударственным и постгосударственным, националистическим и постнациональным.
Однако отнести движение к региональному, этническому или конфессиональному типу не всегда просто. И такое разделение небеспроблемно в теоретическом отношении. Не всегда возможно строить характеристику на эксклюзивном выборе одного маркера. Религия, будучи одной из основ культуры, как известно, участвует в формировании этнической идентичности. Территориальные реальности тоже влияют на этот процесс – этничность не статична, она формируется и меняется в ходе истории. Региональные различия не раз в истории служили полем конструирования этнической идентичности и национальной идеи. Сепаратистские проекты могут предшествовать оформлению языка и отдельной идентичности. Именно так было с украинцами, хорватами и совсем недавно – с черногорцами.
Серьезные проблемы создают разногласия вокруг соотношения понятий «этнос», «нация», «государство». Термин «этнический» нередко приходится использовать условно, держа в голове терминологическую гетероглоссию 10 .
Кроме того, даже явно этнический сепаратизм всегда содержит важный территориальный компонент, поскольку сецессия, по определению, относится одновременно и к группе людей, и к территории. Поэтому специалисты и расходятся в том, к какому типу, региональному или «этническому», отнести, например, шотландское, каталонское или квебекское движения.
10
По этому поводу процитируем известного российского этнолога В. Тишкова: «…типологически сходные конструкты стали квалифицироваться в одних странах Европы как ”языковые“ или “этнические меньшинства”, а в других – как ”национальные меньшинства“. Гетероглоссия стала политикой, когда был назначен Верховный комиссар ОБСЕ по делам национальных меньшинств… Однако трудно доказать, что, кроме традиции внешнего предписания, которое, отчасти, стало и самодефиницией, существует принципиальная разница между гагаузами в Молдове, крымскими татарами на Украине, татарами в России и басками в Испании, тирольцами в Италии, ирландцами в Ольстере» (7).
В современном мире все крупные этнонациональные движения аналогично государствам формулируют свою доктрину нации не в этноцентристском ключе, а более открыто, охватывая все население территории, на которую они претендуют. Современный шотландский, квебекский, каталонский национализм носит подчеркнуто гражданско-территориальный характер. Но он вовсе не лишен этнического начала. Этнический (культурно-исторический) фундамент заложен в саму логику самоопределения этих регионов в качестве наций и требований о выходе из уже существующего национального государства.
Остановимся еще на одной линии дифференциации сепаратизма. Правда, она характеризует не столько различия внутри самого этого явления, сколько его восприятие. Но эта проблема актуальна как никогда. Речь идет о разделении
Широко признано, в том числе в социальных науках, что политическая легитимность не совпадает с формально-юридической легальностью, а зиждется на преобладающем убеждении, рациональном либо традиционном, в законности явления. В случае с сепаратизмом степень даже формальной легальности, как уже показывалось выше, неочевидна. Что касается его легитимности, то споры и теоретические дискуссии по этому поводу в последние два десятилетия приобрели совершенно новое качество. Причем разногласия вызывают и само такое деление в принципе, и его критерии, и еще больше квалификация конкретных ситуаций.
Главное обоснование сепаратизм, как известно, черпает в праве на самоопределение. Сама по себе идея самоопределения (индивидуального и коллективного), неразрывно связанная с идеалами свободы и равенства, превратилась в широко принятую мировоззренческую аксиому. Однако у самоопределения, как и у свободы, есть свои пределы и свой парадокс. Так же как ничем не ограниченная свобода уничтожает сама себя, так и право на самоопределение, если возвести его в абсолют, рискует лишить самоопределения всех и вся, ибо в этом случае неминуема цепная реакция бесчисленных волеизъявлений, вступающих в конфликт друг с другом и ведущих к всеобщему коллапсу.
В политико-территориальной плоскости самоопределение наталкивается на рациональную необходимость установить, какие именно группы людей являются носителем этого права и в каком смысле, в каких содержательных пределах. Ответ на этот вопрос ограничивается потенциальной возможностью примирить сталкивающиеся волеизъявления.
Еще более уязвимой является апелляция к праву наций на самоопределение. В этой логике право на самоопределение, включая сецессию, отдается нациям в культурно-этническом понимании и отождествляется с правом на отдельную государственность и территорию. Но право на самоопределение относится лишь к группе людей, а не к территории. Сецессия, напротив, относится именно к территории – на это принципиальное противоречие обращал внимание Д. Горовиц (13). Приведение же государственных границ в соответствие с этническими заведомо неосуществимо. К тому же сами границы между этнокультурными и тем более этнонациональными группами являются предметом неразрешимых разногласий, к которым добавляются столь же неразрешимые споры об исторических правах на территорию. Во всем этом состоят фундаментальные пороки сепаратизма как модели реализации права на самоопределение.
Отделение воспроизводит проблемы этнокультурной неоднородности и права групп на самоопределение, воссоздавая и расширяя почву для сепаратизма, только теперь уже в рамках нового государства. С распадом СССР не только 25 миллионов русских остались за пределами России, но и прежде всего резко актуализировались многие внутренние межэтнические и региональные расколы в новых государствах. Именно таков был в главном алгоритм вооруженных конфликтов на постсоветском Кавказе и в Приднестровье. Подобное происходило и на Балканах, где в результате расчленения СФРЮ полтора миллиона сербов оказались на территории Боснии и Герцеговины и более 500 тыс. в Хорватии.
О намерении воспользоваться собственным правом на самоопределение в случае выхода Квебека из состава Канады давно уже заявляли проживающие в этой провинции англоканадцы, индейцы и эскимосы. С подобным предупреждением в адрес сторонников независимости Шотландии в свое время выступали и жители Шетландских островов, расположенных в центре нефтеносной зоны.
Большинство специалистов по этническим конфликтам более чем скептически относятся к возможности решить проблему этнических противоречий путем сецессии. «Отделение неизбежно обостряет межгрупповые различия», – пишет профессор Стокгольмской школы экономики Я. Тулберг (17, с. 240). «Сецессия почти никогда не решает этих проблем [этнического конфликта и насилия], но, напротив, может усугубить их, – убежден Д. Горовиц. – Иными словами, требования сецессии выдвигаются без серьезного понимания моделей этнического конфликта и политического поведения этнической группы» (2, с. 189).