Акваланги на дне
Шрифт:
Он неопределенно пожал плечами.
— Часам к одиннадцати закончишь?
— Наверное…
— Договорились, — сказала тогда Людмила Васильевна, — ты приходи к одиннадцати на Октябрьскую. Там у нас съемка. Знаешь?
— Знаю. У Телятниковых.
— Значит, придешь, — заторопилась она, — ровно к одиннадцати. Договорились?
Он кивнул.
Автобус отошел, а Ромка сказал сам себе растерянно: «Выходит, я согласился».
На Октябрьской, возле дома Телятниковых, с самого утра толпились
Всем было интересно увидеть, что же это такое киносъемка, и всем было любопытно узнать, как же это все происходит.
Мальчишки уже знали, что машина с большим серебряным кузовом называется «лихтваген». Там, в кузове, была электростанция, которая давала ток осветительным приборам. Автобус с динамиками назывался «тонваген», в нем чуткие аппараты записывали на магнитную пленку звук. Вторая крытая машина, тоже серебряная, была просто-напросто грузовой — в ней перевозили осветительные приборы, огромные, большие, как прожекторы, и средние, ламповые, и совсем маленькие на тонких, изящных штативах. Здесь же, у забора, стоял кран. Его называли операторским, с его помощью снимали самые верхние точки и кадры с движения.
— Егор Андреевич, вот это и есть Роман Марченко.
— Вот как, — сказал режиссер, — очень приятно.
— Значит, так, Марченко, — Режиссер думал о чем-то своем. — Ты все время держи связь с Людочкой…
Он промолчал, снова задумавшись о чем-то, и сказал, наконец, решительно:
— Действительно, со стороны похож. Так ты, Роман, погуляй пока здесь, присмотрись, потом с тобой поговорим… Не до этого сейчас… ЧП у нас, брат. Знаешь, что такое ЧП?
Ромка кивнул.
— Он же командир ЮДП, — поспешно вставила Людмила.
— Да? — режиссер посмотрел на Ромку. — А вчера тут у вас что произошло, знаешь?
Ромка снова кивнул.
— Вот, брат, как, — горестно вздохнул Егор Андреевич и поправил свои очки. Он их все время поправлял. — У вас тут что-то случилось, а у нас человек погиб. И человек-то хороший, молодой еще, ему б жить да жить… Со мной все спорил: не может, говорит, Саврасов шпиона играть, не такие, говорит, они… Я ему обещал доказать на экране. Теперь уж не докажешь. Вот и думай тут, — опять поправил очки, — как домой сообщить… Ехал человек работать…
— Слушайте, — неожиданно раздался обиженный голос, и к ним подошел вихрастый веснушчатый паренек в комбинезоне, расшитом светлыми швами. — Что вы тут себе позволяете? — и тем же тоном сказал: — Дайте закурить, что ли?
— Правда, Егор, все готово, свет стоит, мы будем снимать.
— Вот так, — хлопнул Ромку по плечу режиссер, — ты тут пока присматривайся, привыкай… Вот отснимем два плана, тогда и поговорим всерьез. Смотри не исчезни. Людочка, на твою совесть.
Режиссер ушел не спеша, глядя в землю и поправляя очки. Паренек в комбинезоне торопливо сделал несколько затяжек, потушил окурок и спрятал его в один
— Это кто?
— Оператор, — ответила Людочка, — кинооператор. Ну, идем и мы на площадку?
— На какую площадку?
— На съемочную.
Место, где идет съемка, всегда называется съемочной площадкой. Пусть это будет гребень скалы, палуба рыболовного сейнера, разрушенный окоп, обыкновенное болото или даже цех завода. Все равно, раз здесь стоит кинокамера, значит это и есть съемочная площадка — святая святых кино. Потому что именно здесь снимаются кинокадры, из которых монтируется кинофильм.
На съемочной площадке во дворе у Телятниковых царила самая настоящая суматоха, суетились, переговаривались и что-то делали разные люди. Ромка удивился: вон, оказывается, их сколько — всех, кто делает кино. Две пожилые женщины привешивали к кустам виноградника искусственные кисти винограда, расправляли только что прикрученные проволокой пожелтевшие листья — в картина действие происходит осенью. Молодой парень в очках сидел на корточках перед микрофоном и, прикрывая его то слева, то справа деревянным щитком, тихо спрашивал:
— Так лучше, Аркадий Леонтьевич? А так?
А из «тонвагена» отвечал пожилой лысый человек:
— Задувает, все равно задувает… Витя, ты слева лучше прикрывай, слева!
У веранды стоял в перепачканной спецовке маляр с кистью и ведерком, пачкал перила темной краской. Высокий мужчина в берете сказал ему:
— Здесь достаточно, переходи ко второму окну.
Маляр послушно перешел к окну. А к веранде тянул веревку пожилой лысоватый дядька. Рядом принесли и поставили большой эмалированный таз с мокрым бельем.
Людочка, предупредив Ромку, чтобы он никуда не исчезал, подбежала к лысоватому и стала помогать ему развешивать белье. Белье никто не стирал, а просто намочили, чтобы в кадре мокрым висело.
— Поберегись! Поберегись!
Это несли к дому шлюпку.
— Куда ставить?
— Левей, левей! — закричали откуда-то со стороны.
Лодку понесли влево. Но неожиданно рядом оказался оператор.
— Да не сюда — сюда… — ухватился он за корму.
Лодка развернулась и поплыла на новое место.
От этой суматохи, крика, шума работающих машин Ромка совсем растерялся.
Но тут со стороны, где стояла кинокамера и где больше всего суетились люди, раздался голос, усиленный электромегафоном:
— Внимание! Съемка! Приготовилась!
Все только и ждали этих слов: они произвели просто магическое действие. Все давным-давно уже было закончено, только надо в последний раз поправить листик, сдвинуть в сторону простыни, оттащить еще левей лодку да чуть подмазать перила.
И каждый, сделав это последнее движение, поспешно уходил за границу расставленных прожекторов, «за кадр».