Аквариум с золотыми рыбками
Шрифт:
Бредли взглянул на свои дешевые часы – подарок двенадцатилетнего Кристофера. Было уже две минуты одиннадцатого. Джерри Голдстайн из криминальной лаборатории, как всегда, запаздывал. Бредли принялся вертеть рубиновое кольцо на мизинце. Будучи чрезвычайно пунктуальным человеком, он требовал такой же пунктуальности и от других. Он снова взглянул на циферблат – прошла еще одна минута. Бредли подошел к столу. Уселся.
– Который час? – спросил он, повернувшись к Дэйву Аткинсону.
– Пять минут одиннадцатого, – солгал Аткинсон, прекрасно
Бредли, раскрыв резной кедровый портсигар, достал сигару. Он и сам заметил, что стал курить гораздо больше, и ему это совершенно не нравилось. Пора было ограничить себя в курении. И дело вовсе не в заботе о собственном здоровье – подобно большинству коллег, он придерживался жесткого режима экономии, а сигары, как известно, чертовски дорогое удовольствие. Чиркнул толстой хозяйственной спичкой о нижнюю сторону столешницы, дождался, пока выровняется пламя, и закурил. Ароматное облачко поднялось к потолку, испещренному темными пятнами. Бредли с раздражением глянул на часы – в который уже раз. Ну вот, всего лишь шесть минут одиннадцатого, а он уже дымит своей послеобеденной сигарой, – сигарой ценой в полтора доллара, удовольствия же ни на цент. Упершись правым локтем в подлокотник кресла, он хмуро смотрел на циферблат, наблюдая за секундной стрелкой, неторопливо переползавшей от деления к делению.
В десять минут одиннадцатого, в тот момент, когда свисток на строительной площадке возвестил об окончании перерыва на завтрак, в кабинет стремительно вошел Джерри Голдстайн.
– Прошу прощения за опоздание, – сказал он, обращаясь сразу ко всем присутствующим. – Весьма сожалею, но я ничего не мог поделать. С дамой на втором этаже случился удар. Пришлось помочь… надо было вытащить язык…
– Вопрос жизни и смерти, – проворчал Бредли. – Я так и думал.
Голдстайн кивнул, не обращая внимания на язвительный тон шефа. На нем были кремовая тройка, итальянский шелковый галстук и ослепительно-белая шелковая рубашка. Его парусиновые туфли на толстой полупрозрачной подошве из розового пластика идеально соответствовали тону галстука. Шелковые шоколадно-коричневые носки украшали узор – рисунок в виде ярко-желтых солнечных часов. Голдстайн улыбнулся, повернувшись к Клер.
– Вы, должно быть, новый детектив?
– Совершенно верно. Клер Паркер.
– Джерри Голдстайн. – Голдстайн вновь одарил ее сверкающей улыбкой.
Благодаря тонированным контактным линзам его глаза казались такими же ярко-голубыми, как у Пола Ньюмана. Зубы – ровные и белые – сверкали в тон рубашке. Броская одежда, глаза, пышная белокурая шевелюра, деликатное сложение… Голдстайн сознавал, что выглядит недурно. Впрочем, сознавал он и то, что флиртовать в присутствии раздраженно пыхтящего сигарой Бредли – занятие рискованное. Без лишних слов он зачитал заключение экспертизы.
– Наушники, обнаруженные на тротуаре неподалеку от биллиардной, вероятно, использовались стрелком по назначению, то есть в качестве предохранительных.
– Ну хорошо, – сказал Аткинсон, – а сколько розовых?
– Приблизительно половина. Ведь производится только два варианта. Голубые – для мужчин, розовые – для женщин.
– Ну, конечно… – поморщилась Клер.
– А в чем дело? – удивился Голдстайн. – Вам не нравится розовый цвет?
– Нравится, но только при закате солнца. А что с гильзами, найденными в «мерседесе»?
– Без сомнения, они от того же ружья, из которого застрелили Элис Палм.
– Ладно, с ружьем ясно, – сказал Франклин. – Ну а что с «мерседесом»?
– Марка 450, – ответил Бредли. – Владельца зовут Дуглас Филлипс. Он заявил о пропаже машины сегодня утром, в 8.07.
– А когда обнаружили машину?
– В 7.12, почти за час до того, как был зарегистрирован звонок Филлипса. Машину оставили с включенными фарами и открытой дверцей. На нее наткнулась патрульная служба. Полицейские заглянули внутрь, увидели на полу гильзу и позвонили нам.
– С Филлипсом уже говорили? Кто им занимался?
– Я, – сказала Клер. – У его жены очень чуткий сон. Она утверждает, что он всю ночь находился рядом с ней.
– А кроме свидетельства жены, есть еще чьи-нибудь показания? – спросил Аткинсон.
Клер кивнула.
– Показания его врача. Филлипс – сердечник.
– А что значит сердечник? Что-нибудь серьезное? – осведомился Аткинсон.
– Два года назад перенес инфаркт, – продолжала Клер. – Ему поставили искусственный стимулятор, но все равно он должен быть предельно осторожным. Даже незначительные нервные перегрузки смертельно опасны.
– У парня искусственный стимулятор – и он женат? – Аткинсон обернулся к Франклину. – Как это называется, Джордж, двойное алиби?
– Кроме гильзы, в машине еще что-нибудь нашли? – спросил Уиллоус.
– Нет, чистенькая оказалась. Хоть на выставке показывай, – ответил Голдстайн. – Чистенькая, кроме одной детали…
– Что такое? – вскинулся Бредли, который терпеть не мог эту манеру Голдстайна – цедить информацию по капельке.
– Пепельница, – сказал Голдстайн, – доверху заполнена недокуренными сигаретами. – Он повернулся к Клер: – Жена этого парня курит?
– Я не спрашивала. Но я не видела в доме ни одной пепельницы, и она ни разу не закурила, пока мы с ней говорили.
– А Филлипс со своим сердцем – тот уж точно не курит, – добавил Франклин.
– И кроме того, он едва ли пользуется губной помадой, – сказал Голдстайн.
– Губной помадой? – переспросил Бредли.
– Да, губной помадой. – Расстегнув пиджак, Голдстайн сунул руки в карманы брюк. – У вас ведь есть свидетель, утверждающий, что видел за рулем женщину? Я имею в виду убийство Элис Палм?