Аквариум
Шрифт:
— Привет. Редко к нам гости захаживают. — сказал он, снова глянул на Настю и добавил. — Да к тому же такие особенные. — затем невинно, как бы невзначай, поинтересовался, — А вас только двое?
— Да. — ответил я, без всяких зазрений совести ковыряясь у него в мозгах.
— Тогда, милости просим! Примем, так сказать, со всем радушием. — и снова улыбнулся.
Вот, сука! Я уже знал, что он задумал сделать с нами, и еле удержался от того, чтобы не завалить его прямо сейчас.
— Егор! — напряженно прошептала у меня в голове Настя. — Ты в курсе, куда мы попали, и что с нами хотят сотворить? Особенно со мной?
— Да, в курсе. Сейчас внутрь пролезем, будем решать.
— Ладно… — неуверенно согласилась она.
— Тебя как звать-то? — спросил я у неприятного типа.
— Евгений. Для вас — просто Женя. — он протянул руку. — Прошу! Даму вперед!
Ага, Евгений! А потрахаться тебе не завернуть? Проигнорировав его слова, я полез первый. Кое-как протиснулся в квадратный лаз, спрыгнул на рельсы. В нос ударил плотный смрад. Воздух станции был пропитан адской смесью запахов немытых тел, дерьма и гниющей плоти. Рядом стоял грустный Карбюратор. Правой руки у него не было. Вместо плеча торчала короткая, толком еще не зажившая культя. Я помог спуститься Насте, мысленно посоветовав ей выключить обоняние, и посмотрел на Евгения.
— Ну так мы пройдем? Через ваш… Дом…
— Конечно! — растянул акулью пасть в улыбке тот. — Но сначала настойчиво советую отдохнуть и пообедать! Прошу!
Он показал на стремянку, по которой можно было подняться на платформу, и продолжил любезничать:
— Гости у нас — событие особенное, надобно отпраздновать. Ну? Соглашайтесь! Негоже хозяев обижать. Сейчас стол накроем, посидим, поговорим. Вы, вообще, откуда такие грозные?
Пипец, Евгений! Да тебе в театре надо выступать! В Большом. Такой талант пропадает.
— От верблюда! — не очень вежливо ответил я.
Поднявшись вслед за ним по лесенке, я понял, что очередной раз оказался в аду. Здесь их много. И все разные, непохожие друг на друга. Настя за моей спиной не смогла сдержать стона отвращения. Кругом были люди. Тощие, грязные, оборванные, они лежали на каких-то тряпках в пролетах между красивых колонн. Многоугольных, с металлическими капителями, символизирующими сопла ракеты. Больше ничего красивого на платформе не оказалось, все остальное было отвратительным и жутким. Все люди были калеками. У кого-то, как у Карбюратора, не было руки, у кого-то — обеих, некоторые были одноногими или безногими. Попадались даже полностью лишенные конечностей тела. Страшный обрубок, шея и голова. И все они были живы! Одни лежали тяжело дыша и уставившись мутными, равнодушными глазами в потолок, другие без особого интереса пялились на нас, третьи даже куда-то передвигались, кто как мог. Торчащие отовсюду культи были и старыми, полностью зажившими, и совсем свежими, неровно и криво зашитыми. Некоторые явно гнили. Человек тридцать, а то и больше. Госпиталь времен Первой мировой, наполненный ранеными после продолжительного артобстрела, наверное, выглядел картинкой из детской книжки по сравнению с тем, что видели мы.
В торцах станции темнели ребристые ленты эскалаторов. Что, вот так просто? Ничем не заложено, поднимайся, спускайся.
— А наверху чего у вас? — спросил я, указывая рукой на ближайший эскалатор.
— Да, ничего интересного. — отмахнулся Евгений. — Мы туда последнее время и не выходим почти. Нечего там делать. Нам и здесь вполне неплохо.
Ну, кто бы сомневался…
— А не лезут оттуда зверята?
— Не-а, боятся чего-то. Нас только Миксеры напрягают. Все мозги проели. Но мы, ничего, привыкли, уже почти внимания не обращаем.
Ближе к дальнему концу платформы стояла хибара без потолка, сооруженная из шпал. Дворец местного короля Евгения, который гордо вел нас через свое
— Егор! — Настя показала мне их образы. Молодец.
— Вижу. — ответил я. — Твои — задние.
Мы наконец дошли до сооружения в конце, вокруг стало посвободнее. Помощники Жени потихоньку спустились на пути по обе стороны и, пригнувшись, крались к нам. Евгений подошел к хибаре, повернулся и с широкой улыбкой положил ладонь на рукоять пистолета.
— А вот и мое скромное жилище!
Он, что, вообще, за дебилов нас принимает? Или просто придуряется, считает, что мы никуда не денемся теперь? Мы вообще-то в бронежилетах и с оружием. Тем более, сам факт того, что мы прошли этих многоруких Миксеров, должен наводить на определенные выводы. На самом деле, псих…
— А что это, Евгений, у Вас население такое покоцаное? — спросил я его. — Циркуляркой баловались?
Тот непринужденно улыбнулся:
— Так, опасность кругом! Миксеры в тоннелях. Уроды наверху. Только так руки-ноги откусывают.
— А питаетесь чем?
— Улитками. — ни один мускул не дрогнул. Прирожденный Смоктуновский!
— Какими улитками?
— Такими! Выращиваем сами и едим. Очень вкусно, сейчас попробуете — пальчики оближите! — Он потянулся к отверстию в своем домике, завешенному грязной тряпкой, отодвинул ее и торжественно сказал. — Прошу!
— Благодарю! — не менее торжественно ответил я и сильно ударил его в кадык. Кадык, а вслед за ним и шейный отдел позвоночника сочно хрустнули, голова Евгения ударилась подбородком о грудь, а потом откинулась назад под совершенно неестественным углом. Ноги подкосились, и главный людоед рухнул на пыльный мраморный пол.
Король умер! Да здравствует король!
За моей спиной раздались короткие очереди Настиного автомата. Я рванулся вперед, за угол хибары, на ходу выдергивая топор, и лицом к лицу столкнулся с высоким парнем с оскаленным ртом, из которого торчали треугольные зубы. В руках у него был милицейский АКСУ, направленный на меня, в глазах плескалось безумие. Выстрелить он не успел, мой топор развалил его почти на две половины. Наискосок, от плеча до таза. Отскочил, уворачиваясь от брызнувшей крови, непривычно красной, развернулся к Насте. Стоит, опустив дымящийся ствол, прищурившись смотрит на расстрелянный труп у колонны метрах в шести от нее. Около трупа валяется ружье, которое так и не выстрелило.
— Где второй? — тревожно спросил я.
— Обратно на рельсы свалился. Можешь не проверять, там точно наглухо, прямо в лоб три пули.
Я понял, что потихоньку начинаю опасаться своей любимой подруги. Что-то в ней просыпается… Дикое и первобытное. Может материнский инстинкт так заработал?
Все представление заняло секунд пять. Раза в три короче, чем металось между стен эхо от этого представления. Эхо смолкло, на станции наступила тишина. Даже особо обглоданные бедолаги без рук и ног перестали стонать и повернулись в нашу сторону. Счастья или радости на лицах я не видел. Только растерянность и страх. Ну вот. Организовали им революцию, свергнули злобного диктатора, восстановили демократию, а они не рады! Неожиданно я ощутил себя одним из тупых пиндосов, которые вот точно также всегда удивлялись после очередной успешной ликвидации банды террористов, смотря на совсем невеселое местное население где-нибудь в Ираке или Афганистане.