Аквитанская львица
Шрифт:
— Я буду лично командовать авангардом, — сказал Людовик.
— Не стоит этого делать, ваше величество, — возразил ему Эврар де Бар. — Если мы потеряем вас, это будет невосполнимая утрата для всех крестоносцев.
Феодалы закивали: лишиться короля в начале похода — плохая примета. Поддержал великого сенешаля тамплиеров и Роберт Першский.
— Я всего лишь брат короля, — усмехнулся он, — и смогу стать острием его меча в первом ряду. Что скажете, ваше величество?
Но Людовик только хмурился и молчал — ему не хотелось прятаться за спинами своих рыцарей.
— Позвольте мне предложить вам план, государь, — поймав взгляд короля, вновь заговорил бородач Эврар де Бар. Людовик кивнул, и великий сенешаль тамплиеров продолжал. — Стоит всем присутствующим
Предложение было дельным, и его приняли единодушно. Бароны отобрали по пятьдесят лучших своих рыцарей, отличавшихся прежде как мужеством и умением драться, так и хорошей экипировкой. Около сотни рыцарей Храма вывел вперед и Эврар де Бар. Авангард был настоящим колоссом из покрытых кольчужной чешуей воинов. Полторы тысячи рыцарей! Их копья — наказание для сарацин в ближнем бою — были длинны и остры, широкую грудь коней и головы покрывали стальные пластины. Длинные мечи в ножнах держались на широких поясах из грубой кожи, молоты и цены были прикреплены к седлам.
В три часа пополудни все рыцарское войско, пешее и конное, включая авангард, нацеленный на брод через Меандр, стало подходить к реке. Друг за другом волнами двигались вперед французские штандарты над головами воинов. Но даже отсюда, с правого берега Меандра, было видно, что делается на левом берегу. Сарацины волновались. Может быть, первая стычка на холмах и победа европейского оружия смутила турок; может быть, они не ожидали такого количества французов, вторгшихся на азиатскую территорию, но было видно, что мусульмане не уверены в себе.
Быстрая река отчаянно сверкала, ловя солнце. Шумела. А там, на юге, поднимались Тральские горы — защита и дом сарацин.
Когда французы подошли ближе, вперед выступили турецкие лучники. Вверх взметнулось гигантское черное облако и заволокло небо — это тысячи стрел были выпущены навесом в сторону крестоносцев. Но только часть из них задела французов — первый залп был преждевременным. Длинные щиты поднялись над головами пеших и конных. Пехотинцы закрывали себя с головой, всадники старались прикрыть и лошадиные головы. Но луки турков были не очень большими, а потому короткими и легкими выходили стрелы. Первый крестовый поход случился всего пятьдесят лет назад. Армии веками воевавших друг с другом сарацин в первую очередь были рассчитаны, чтобы поразить подобных себе — легковооруженных воинов с маленькими круглыми щитами, а не закованных в стальные кольчуги с пластинами на груди европейцев, прикрывавшихся целыми стальными корытами. Турецкая стрела, выпущенная в упор с двадцати шагов, конечно, могла пробить кольчугу немца или француза, но только не щит. А выпущенная навесом не пробивала и добротную кольчугу — разве что кожаный доспех бедного наемника-пехотинца.
В первом ряду были раненые, но убитых не было. Стрелы поразили ступни отдельных пехотинцев и плохо прикрытые крупы лошадей. Второй залп, последовавший за первым, нанес такой же незначительный урон. Но далее подставляться под стрелы было делом
И тогда из рядов пеших воинов вперед вышли арбалетчики. Арбалет был грозным и беспощадным оружием! Тем более в сравнении с турецкими луками. Настолько беспощадным и убийственным, что папы римские запретили его использовать на полях Европы в распрях между феодалами, назвав арбалет «бесчеловечным орудием»! Но только не с турками! С сарацинами арбалет был доброй инженерной находкой. А как далеко била его железная стрела — в три раза дальше, чем стрела турецкого лука! И в пять раз, а то и в десять сильнее его. Арбалетчики, хоть их было куда меньше турецких лучников, сразу выбили пару сотен сарацин, и те попятились назад, наступая на своих товарищей, упираясь спинами в конников. Защитники узкого брода в чалмах поредели на глазах. И пока первые арбалетчики принялись заряжать свое смертоносное оружие, а занятием это было долгим, второй ряд арбалетчиков выбил еще сотни полторы сарацин.
И тогда Эврар де Бар, подняв копье, выкрикнул:
— Вперед, храбрые французы! Господь с нами! За Спасителя нашего Иисуса Христа!
Пехотинцы разошлись двумя скорыми волнами, и полторы тысячи отборных рыцарей, нацелившись копьями, рысью пошли вперед.
— Под знамя Сен-Дени! — горячо и страстно выкрикивали они.
Копыта коней вспенили воду и та забурлила точно кипяток. Лавина рыцарей быстро прорвалась через брод на другой берег и врезалась в пятившееся назад войско турков. В таком тесном бою, где не было возможности обхитрить противника ложным маневром или прицелиться из лука, чтобы поразить врага в лицо, где меч шел на сарацинский ятаган, один закованный в кольчугу рыцарь был равен пяти, а то и десяти легковооруженным мусульманским всадникам, у которых из всей брони были лишь железные пластины, закрывавшие грудь, да легкие шишаки, обмотанные чалмой. Французы быстро превратили свои мечи в вертела для мяса — только вместо кабанчиков или каплунов они нанизали на них турок. Страстный голос Бернара Клервоского: «Убей сарацина!» — звучал в ушах каждого рыцаря.
Наконец, и Людовику досталась добыча — и он длинным мечом, выкованным в Милане лучшими оружейниками, смахнул голову улепетывающему турку, бросившему свой лук и пытавшемуся избежать удара меча. Это рыцарю попробуй сруби голову на скаку — можно подрубить шею, сломать ударом меча хребет, но не срезать вот так легко. Плотная кольчуга облегает шею европейского воина. А тут — только дотянись! Обмотает сарацин свою шею льном, чтобы не жалило солнце, — и в бой налегке. Фонтан крови выстрелил вверх, один из многих в этот день на левом берегу Меандра, и угодил Людовику в лицо — обрызгал шишак, одетый поверх кольчуги, ослепил глаза, соленый вкус чужой крови — крови врага! — жег язык и небо королю, но какой же сладкой был вкус этой крови!
За одну такую битву можно было отдать всю жизнь!
Конные сарацины еще пытались держать удар, а пешие удирали со всех ног. И вот уже Людовик тянулся за новой жертвой и, прежде чем ударить, кричал в спину врага: «Обернись, трус! Я хочу видеть твое лицо! За Господа Бога нашего Иисуса Христа!» И в полете своего боевого коня, сам летя вместе с ним, погружал длинный франкский меч в человеческую плоть и вырывал его вместе с фонтанчиками алых брызг!
Врезавшись клином, теперь французы веером расходились вдоль левого берега Меандра и в глубь прибрежной территории. Они высекали ряды за рядами в турецкой армии. Длинные конусообразные щиты рыцарей легко и надежно закрывали их от ятаганов.
И турки наконец дрогнули. Полчаса битвы решили ее исход. Все сарацины до одного обратились в бегство — горные дороги и лазейки теперь были их надеждой на спасение. Авангард из лучших рыцарей под командованием Эврара де Бара потерял лишь несколько человек — они превратили битву в бойню; тем, кто следовал за ними, оставалось лишь сносить головы в тюрбанах обратившихся в бегство турок. О, как негодовали первые аристократы Франции, что поддались на уговоры Эврара де Бара и предоставили ему снести голову чудовищу, а себе оставили всего лишь участь мясников!