Ала ад-Дин и повелитель джиннов

Резников Леонид

Но почему ему вдруг вспомнилось все это? Не командировка ли тому причиной? Ведь его отправляли не куда-нибудь, а в Арабские Эмираты! Что это: чистейшее совпадение или мироздание вновь решило сыграть с ним злую шутку. Но чем он это заслужил?

Перебирая в голове события последних двух лет, Максим никак не мог найти причин у мироздания быть недовольным им. Не воровал, не хамил, не ругался, пил не больше, чем остальные – по большим праздникам и торжествам, не сквернословил (не особо, по крайней мере). Вроде бы не за что, а все же с ним происходило нечто странное, вселяющее как минимум здоровое непонимание: третий раз за день ему на глаза попадался какой-то оборванный араб.

Нет, сначала он, конечно, не обратил на него особого внимания. Мало ли какой

чудик поднял в кинотеатре шум, так что пришлось прервать сеанс. Максим заглянул в кинотеатр по делу. Там их фирма монтировала систему пожарной безопасности, а тут этот оборванец вскочил с кресла и, подвывая от ужаса, заметался меж кресел. Да еще сработала система, включенная в тестовом режиме, к которой ушлый монтер уже успел прикрутить динамики, не сказав об этом никому. Так в кинотеатре такое началось!.. Максим, разумеется, получил нагоняй от шефа, не сильный, но все равно обидно – ведь ни за что же по большому счету!

Потом этот же араб встретился ему по дороге в аэропорт. Надо же такому случиться, что Максим подсел в автобусе именно к нему. Нервным араб сидел сжавшись на своем месте и круглыми, словно плошки, глазами наблюдавшим за проносящимся мимо него пейзажем среднерусской равнины. А потом Максим задремал, и араб куда-то незаметно слинял. Может, где на остановке по дороге сошел? Главное, что ничего у Максима не пропало. Все вещи оказались на месте, и деньги в кармане, и документы с билетом тоже. Но переволновался Максим изрядно, хлопая себя по карманам ветровки и перебирая содержимое сумки.

А тут еще оказалось, что и в самолете их места рядом. Бледный, донельзя напуганный житель востока в рваной заношенной одежонке и засаленной тюбетейке на лысой голове (и как таких в самолет только пускают! Хотя иностранцам у нас, как известно, везде почет и зеленый свет) оглядывал салон самолета словно диво какое, будто не верил своим глазам, ковырял обшивку грязным обкусанным ногтем, скребся в стекло и все дергал и дергал привязной ремень. А когда начали взлетать, так араб и вовсе сошел с лица и устроил настоящую истерику, а потом – хлоп! – и нет его. Вот сидел только что рядом с Максимом, распространяя вокруг себя удушающую аромат потного тела и старой кожаной обуви с сопутствующим ей амбре, а стоило Максиму отвернуться на секунду – пропал, будто его и не было.

Максим, ничего не понимая, ощупал пустое кресло рядом с собой, даже все еще застегнутый ремень зачем-то подергал. А потом вызвал стюардессу и путано объяснил ей о пропаже человека, виновато и очень смущенно улыбаясь при этом, только бы его не сочли умалишенным. Все оказалось гораздо хуже, чем он полагал: лучше бы бортпроводница решила, будто он не в своем уме, мило, понимающе улыбнулась, предложив воды, и удалилась к себе. Так ведь нет! Она доложила обо всем командиру, поднялась тихая паника. Ведь и проводница хорошо запомнила этого странного типа арабской наружности, особенно его запах. Но обнаружить беглого пассажира в самолете не удалось: не было его ни под креслом, ни в туалетах, ни на полках, забитых ручной кладью (интересно, как бы он туда забрался), ни в подполе, где переплетаются километры проводов, тяги, трубопроводы, и ютятся диковинные механизмы – вообще нигде! В общем, командир принял решение вернуться на аэродром, где пассажиров тут же высадили, тщательно проверили и загнали в накопитель, а самолет обыскали вдоль и поперек. Говорят, даже собаку вызывали, но и та оказалась бессильна разгадать арабскую загадку. Неизвестный словно сквозь фюзеляж провалился, а несчастный Максим промучился в накопителе, томимый недобрыми предчувствиями, целых пять часов, а после забылся беспокойным сном…

– Чтоб тебя скорпион ужалил в голую пятку! – проворчал злой донельзя Ахмед, закидывая на спину давно опостылевшую неудобную подставку под масляные лампы, связанную из бамбуковых палок, и нервно одернул кожаные ремешки, впившиеся в его худые плечи. – Кривоногий тушканчик, отрыжка верблюда, хонорик магрибский! У-у, ненавижу!

Кто такой хонорик, Ахмед не знал – мало ли он нахватался

разных диковинных словечек от своего бывшего предводителя, исчезнувшего неизвестно куда прямо с судилища, – но слово, как ему казалось, полностью отражало суть ненавистного колдуна, к которому Ахмед случайно прибился после удачного побега. Ему тогда казалось, что в его жизни наступит просвет, и она забьет ключом. Еще бы такой крупный и известный колдун, сколько зла можно с ним на пару сотворить! Но прошло уже два года, а все застопорилось на торговле проклятыми лампами с несуществующими джиннами. Торговать приходилось, разумеется, Ахмеду. Колдун же был всецело поглощен поиском настоящей лампы с джинном и ни о чем другом не помышлял.

– Что ты там ворчишь, бездельник? – донеслось до ушей Ахмеда, которому никуда не хотелось идти, и потому он нарочито долго натягивал поношенные, местами дырявые чувяки.

– Ничего, господин, – скрипнув зубами, отозвался Ахмед. – Вам показалось.

– Тогда почему ты еще здесь?

– Не беспокойтесь, я уже ушел, – буркнул Ахмед, открыл дверь и, оглянувшись через плечо, вышел на двор. Колдун проводил его недобрым взглядом и отвернулся, продолжив заниматься своим проклятым Аллахом занятием.

– Чтоб твои глаза повылезали, а самого скрутило в три дуги, – буркнул еле слышно Ахмед, закрывая за собой скрипучую дверь. – Нет! Лучше в пять! Хотя ему врят ли уже хуже будет…

Тощий и косолапый престарелый колдун Абаназар действительно напоминал скрюченное дерево, его длинные суставчатые пальцы – кривые обрубленные ветви или крабьи лапки, а лицо по форме и цвету походило на сморщенный сушеный финик. Был он лыс, почти безбровый и вечно недовольно тряс жидкими остатками козлиной бородки, придерживая пальцами огромную чалму, чтобы та ненароком не свалилась с его несоразмерно маленькой лысой головы. Ахмед терпеть не мог этого скупого, вечно недовольного всем старикашку, но не без причины побаивался – колдун как-никак. Вдруг возьмет, да и обратит во что-нибудь этакое. Колдун он, правда, никакой, но в змею там или в жабу – так это запросто, подвернись ему кто под горячую руку. Неудачи последних лет сделали из Абаназара желчного ворчливого старика, ведь лампа с джинном никак не давалась ему в руки, будто специально играла с колдуном в прятки, вернее, в салки. И не помогали тому ни странные опыты над животными, которые Ахмед именовал не иначе как зоофилией – слишком уж нравилось ему это словечко, – ни витиеватые заклинания, ни слышимый одному колдуну глас хитрых молчаливых звезд…

Загребая чувяками дорожную пыль, Ахмед понуро брел по дороге к городу вдоль полноводного арыка, мимо клочков земли, гордо именуемых чиновниками полями, на которых, не разгибая спин, трудились бедняки, чтобы накормить не столько себя, сколько бесконечное количество ненасытных чиновничьих ртов. На базар идти вовсе не хотелось. Опять без толку проторчишь на душной и пыльной площади целый день, и никто ничего не купит. Ведь какой дурень возьмет лампу за тысячу динаров, чтобы исполнить всего одно желание, да и то, исполнится ли оно еще, неизвестно.

Но все же лампы хотя и очень редко, но покупали. Каждый раз, продав лампу очередному богатому остолопу, Ахмед трясся от страха, как можно быстрее удаляясь от города, потому как глупый богач мог и не получить того, за что заплатил. Это были обычные лампы, коих в любой лавке жестянщика пруд пруди, а фокус заключался вовсе не в лампе, а в волшебном кольце Абаназара, которое тот где-то раздобыл еще на заре своих времен и вот уже многие десятилетия бессовестно пользовал джинна кольца. И стоило колдуну вовремя не среагировать на желание вновь купившего лампу, тогда Ахмеду уж точно пришлось бы несладко. А уж если богатый дуралей пожелает чего-нибудь из ряда вон выходящего… Ахмеду даже и думать об этом не хотелось – джинн кольца был довольно слабым магом, но с желаниями каждого очередного остолопа пока справлялся, ведь заказывали всегда одно и то же: золото, драгоценности, новый дом в престижном районе или сундук, а то и два-три барахла для сварливой жены – на большее фантазии просто не хватало.