Алан Шни
Шрифт:
Глава 26.1
Очнувшись, я даже в таком состоянии не поддался соблазну совершить ошибку новичка, резко вскочив и начав задавать сотни вопросов. Не открывая глаз, яприслушался к своим ощущениям и почти сразу поймал болезненный приступ ностальгии, так как чувствовал я себя паршиво. И дело отнюдь не в болевых ощущениях, нет, к моему счастью, их-то почти не было. Причём тут тогда ностальгия?
Ну, едва стоило мне выплыть из небытия, как на меня в полном объёме навалилась целая гамма чувств, которые знакомы подавляющему большинству
Ломота и вялость, мысли, которые то и дело беспорядочно мечатся в голове, пытаясь собраться во что-то внятное, сухость во рту, от которой вяжет язык, а губы имеют тенденцию трескаться и слипаться между собой. О хоспади, остановите, мне срочно нужно выйти, как я мог забыть про приснопамятные «вертолёты», от которых твой желудок сходит с ума и тебя так и тянет плавно стечь на пол, чтобы как можно быстрее обнять необъятную землю-матушку в отчаянной попытке заземлиться. Ну и добыть водички, без неё совсем дела мои будут плохи.
Ах, а ведь я даже не открыл глаза, тщетно пытаясь свыкнуться с этой малоприятным состоянием. А если сейчас на дворе день и открыв глаза, меня испепелит безжалостный дневной свет? Этого бы по возможности хотелось избежать. Делать было нечего, да и если честно, оттягивать этот момент было бессмысленно. Это как нырок в холодную воду: несколько не самых приятных секунд и всё, наступает облегчение.
Открыв свои глаза, а скорее, как позже выяснится, глаз, я заторможено уставился в едва сокрытый сумраком потолок больничной палаты, пытаясь понять, почему мне так неуютно и почему у меня просел обзор. Впрочем, стоило мне почувствовать повязку на лице, а немногим позже дотронуться до неё кончиком пальцев, как всё встало на свои места. Резко стало не до смеха, внутри всё заледенело, а из горла поднялся гадкий ком, мешающий наполнить лёгкие в раз ставшим дефицитным воздухом.
«И вправду, чего я ожидал», саркастически пронеслось у меня в сознании. Вместе с тем перед взором пронеслись вчерашние события: наш весьма самонадеянный план, ночная встреча, стычка, оборотень, короткий полёт, обжигающе горячая кровь и вместе с тем темнота.
— Кха-кха, — в палате послышался сухой прерывистый кашель. В моей голове прострелило болью да так, что вышибло любые скверные мысли. Я машинально зажмурил глаза, свою оплошность мне довелось ощутить через каких-то пару секунд. Помимо начинающейся мигрени ипошедших в пляс эмоций, свой норов поспешил проявить глаз, скрытый повязкой. Это было странное ощущение, такое чувство, что все мои ресницы коллективно решили расти в строго противоположную сторону, всеми силами цепляясь за глаз, тем самым вызывая дискомфорт, раздражение и обильное слезоотделение.
Повезло, что оставаться одному на сколько-либо долгий срок мне не пришлось. По видимому, мой кашель услышали или, может, сработали чары, ведь спустя буквально минуту к моей койке подошла мадам Поппи и, видя мой явный дискомфорт, наколдовала пару заклинаний, от чего по телу прокатилась лёгкая прохлада, после которой всё частично пришло в норму.
— Спха-кха-сибо, можно вод-хы, —
— Аккуратней, мистер Шни, не торопитесь, пейте по глоточку, — послышался её тихий голос. Дождавшись, когда я утолю свою жажду, она убрала стакан и повернувшись ко мне, спросила. — Как вы себя чувствуете, у вас ничего не болит?
— Нет, только усталость и голова кружится, ну и… — чуть сбившись с мысли я одёрнул себя от несвоевременной попытки прикоснуться к лицу и, тихо выдохнув, спросил, чувствуя, как внутри всё застыло. — Глаза. Мой глаз, что с ним? Я ничего не вижу, лишь чувствую неудобство.
— Так, значит всё в приделах нормы. Насчёт глаза не беспокойтесь, он почти цел, подробности сможете узнать завтра, а сейчас я вам выдам зелье сна без сновидений и вы отдохнёте, — что-то записав у себя в блокноте, мадам Поппи ушла за ширму, чтобы быстро вернуться обратно с вышеупомянутым зельем. — Вот, держите.
— Так значит, я не ослепну? — чувствуя, как расслабляется сжавшаяся в груди пружина, выдал я с едва заметной улыбкой, беря протянутое зелье.
— Верно, мистер Шни, а сейчас вы должны лечь спась.
Без особых пререканий, я откупорил крышку и, едва поморщившись, выпил всё залпом, чтобы почти моментально уснуть, не обращая внимания на леденящую пустоту, поселившуюся внутри.
***
Проснувшись во второй раз, я продолжил так же неподвижно лежать, подавив навязчивое желание прикоснуться к лицу. Ничего не хотелось делать, полученная травма, откровенно говоря, пугала, несмотря на то, что на мои прошлые травмы вроде порезов, переломов и, как апогей, душевные раны, которые ни по боли, ни по последствиям несопоставимы с ранением глаза, мне было плевать, как, собственно, и на шанс пополнить волосатую братию.
В моём понимании всё это можно было пережить. Переломы и порезы зарастут, просто для этого нужно время, а вот с потерей глаза всё куда серьёзней. Возможно, будь это не магическое повреждение — всё было бы немного, но проще. Вот только травма-то магическая, а насколько я помню, такие травмы зарастают неохотно, оставляя на память после себя незатягивающиеся шрамы.
Как и в первый раз, мне не дали заняться самобичеванием. Отодвигая ширму, ко мне вошла наша медсестра, неся несколько флаконов с зельем.
— Доброе утро, мистер Шни, как спалось? — спросила она, поставив зелье на прикроватную тумбочку, попутно начав колдовать надо мной.
— Нормально, спасибо, — поёрзав и ложась поудобнее, пробормотал я с изрядной долей искренности в голосе, чувствуя, как постепенно исчезает дискомфорт.
— Это хорошо, — ободряюще улыбнувшись, произнесла медсестра. — Тогда вы выслушаете мои рекомендации по дальнейшему лечению или в начале вам принести завтрак?
— А можно узнать, что со мной случилось? — несмотря на приличный голод, мне было не до него. Сейчас меня больше всего интересовало, насколько всё было плохо.