Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара
Шрифт:
На этот раз Соляная дорога привела в Рим совсем других чужестранцев: эти люди пришли грабить и уводить в плен добропорядочных граждан, поджигать дома и общественные постройки. Они тщательно спланировали свое нападение так, чтобы вселить в сердца римлян как можно больше страха и ужаса.
Тишина, царившая на вилле Марцеллы, была роскошью, которую мало кто мог себе позволить в этом пестром многоязычном городе, чье население, вероятно, доходило до миллиона человек. Должно быть, она услышала доносившийся с подножия холма шум, более громкий и резкий, чем звуки игр на стадионе, прежде чем нападавшие ворвались в дом, выволокли ее из спальни {5} и потащили в холодную мраморную церковь за городскими стенами {6} . То, что происходило в городе и во всей империи потом, в бесчисленном множестве книг описывается как три дня паники, всепоглощающей неизвестности и переговоров между правителями. В эти же дни Марцелла умерла. На известие о ее трагической кончине откликнулся письмом с соболезнованиями крупнейший христианский мыслитель Иероним из Вифлеема: он написал молодой подруге Марцеллы и выразил свое сожаление по поводу неожиданной
5
Jerome L 127; «славных украшений всего города Рима» – 127.1.
6
Базилика Святого Павла, построенная за Остийскими воротами (Jerome L 127.13).
Пожары вынудили множество римлян покинуть свои дома. Возможно, это и было целью нападавших: выкурить горожан наружу, вырвать из привычной апатии и наказать за несправедливость властей. В дело вступила городская пожарная команда – восемь тысяч человек, у которых были при себе ведра, лестницы, багры и покрывала, пропитанные уксусом, но которые никогда не сталкивались с бедствиями такого масштаба. По мере того как пожар распространялся и город превращался в дымящиеся угли, жители покидали свои горящие дома; многие бесследно пропадали. Были потеряны целые состояния.
На рассвете следующего дня, двадцать пятого августа, жители начали осознавать масштабы катастрофы. Захватчики не ограничились богатым кварталом Марцеллы на Авентинском холме. Разрушительной целенаправленной атаке и разграблению подверглись многие городские районы. Что тревожило еще сильнее, так это вседозволенность захватчиков. В течение следующих двух дней эти безжалостные чужаки – сколько их было, до сих пор остается под вопросом – держали гордый город и его жителей в заложниках.
Шестнадцать столетий спустя последние мгновения жизни Марцеллы кажутся завершением целой эпохи мировой истории. В те дни один епископ по случаю произошедшей трагедии прочел проповедь о том, как опасно жить в окружении «диких варваров» {7} . Иероним в своем эпистолярном панегирике Марцелле посетовал на ошеломляющий поворот судьбы, который низверг амбиции честолюбивых римлян с достигнутых городом вершин: Capitur urbs quae totem cepit orbem! – «Берут город, который взял весь мир!» {8} Всего шесть коротких слов на латыни – даже в переводе это восклицание читается как отрезвляющий газетный заголовок. Для некоторых священнослужителей, живших в V в., уже одно это событие – разграбление Рима – означало, что половина некогда могущественной империи ныне стоит одной ногой в могиле. Для других, которые жили на востоке и в относительной безопасности, включая чувствительных, но громких и ярых христианских проповедников вроде Тимофея Элура {9} , нападение явилось знаком того, что предсказания о пришествии Антихриста и скором конце света начали сбываться.
7
Augustine CG 1.1, авторский перевод.
8
Jerome L 127.12.
9
Edward Watts, Interpreting Catastrophe: Disasters in the Works of Pseudo-Joshua the Stylite, Socrates Scholasticus, Philostorgius, and Timothy Aelurus, Journal of Late Antiquity 2 (2009): 92–96.
Римские граждане по всей империи были потрясены случившимся. В то время как более состоятельные жители Италии бежали в свои вторые дома в Африке, а тяжело нагруженные корабли отплывали из римской гавани, новости медленно расползались по многочисленным территориальным владениям Рима в Европе, Африке и Азии. В ближайшие дни и недели «величайшие города отдаленнейших стран налагают на себя публичный траур» {10} , писал из небольшого городка к западу от великого африканского порта Карфаген епископ Августин Иппонийский. Известно, что и некоторые друзья Марцеллы пополнили ряды христианских общин в Африке.
10
Augustine CG 1.33, о бегстве во вторые дома – 1.32.
Мало кто из римлян ожидал такого разрушительного нападения. Последний задокументированный случай вторжения чужаков в город произошел почти восемью столетиями ранее, в 390 г. до н. э., когда Рим был неожиданно спасен от гибели отрядом пернатых защитников.
Под покровом ночи, как повествует римский автор Тит Ливий, орава волосатых и замызганных галльских воинов решила штурмом взять самую священную цитадель столицы, Капитолийский холм {11} . Скрытые темнотой, незаметно следуя по тускло освещенным улицам, «они даже не разбудили собак – животных, столь чутких к ночным шорохам». Когда галлы приблизились к холму, казалось, что ничто не может остановить уничтожение города – ничто, кроме птиц.
11
Livy, The History of Rome from the Founding of the City 5.47, translated by Canon Roberts (New York: E. P. Dutton, 1912). Тит Ливий. История Рима от основания города. Т. I. – М.: Наука, 1989.
При звуке приближающихся шагов гуси, которые жили на территории храма Юноны и были посвящены этой богине, загоготали и подняли тревогу. Их пронзительные крики разбудили римских солдат, которые тут же бросились на боевые посты. С того самого дня капитолийские птицы всегда почитались как герои первого – и на протяжении столетий единственного – нападения чужеземцев на город.
За эти восемь веков многое изменилось. Старая добрая Римская республика превратилась в империю с населением шестьдесят миллионов человек. Там, где раньше один не терпящий возражений Цезарь казался
12
Plutarch, Romulus 9.3, translated by Bernadotte Perrin in Lives, vol. 1 (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1914), адаптировано. Плутарх. Сравнительные жизнеописания в двух томах. Т. I. – М.: Наука, 1994.
13
Ralph Mathisen, "Peregrini, Barbari, and Cives Romani: Concepts of Citizenship and the Legal Identity of Barbarians in the Later Roman Empire", American Historical Review 111 (2006): 1011–1040, на с. 1012.
Однако по мере того, как Римская империя расширялась и впитывала множество различных культур, сохранялся мучительный страх перед людьми, которые выглядели или говорили иначе. Чужестранцев называли «варварами» – термином, заимствованным римлянами у греков. Стереотипы были обычным явлением, а предубеждения редко кто-то ставил под сомнение. Таких людей, как готы, родившихся в местах с более холодным климатом, сравнивали с медведями, потому что они появились на свет под созвездиями Большой и Малой Медведицы. Северян обычно считали недружелюбными: по общепринятому мнению, их родные места были слишком холодными, чтобы там могли появиться люди с теплыми сердцами.
Сознание римлян было искажено суеверными географическими представлениями, которые они переняли от красноречивых поэтов и сочинителей {14} . Несмотря на существование навигационных схем и карт, по которым ориентировались античные первопроходцы, именно воображение художников, а не точные сведения путешественников и знатоков формировали знания древних греков и римлян об окружающем мире. Страна выжженной земли, которая с легкой руки греческих авторов, таких как Гомер, и дала название Эфиопии, была самой южной точкой на карте, которую многие могли себе вообразить. В эпоху Александра Великого границей мироздания, известного человечеству, считались земли гиперборейцев – мифического племени, живущего на далеком севере, «за холодным ветром». Первые римские императоры отправляли своих разведчиков на восток и северо-запад, и те возвращались с известиями о Месопотамии и Британских островах, а также с предметами роскоши – от груш до жемчуга. Но через два столетия после того, как Цезарь перешел Рубикон, самыми ясными территориальными границами империи все еще оставались реки: легендарный Евфрат на востоке, вытянувшийся с севера на юг Рейн, прикрывающий Галлию, и Дунай, простиравшийся через Восточную Европу. Только в VI в. римский исследователь напишет первый сохранившийся до наших дней рассказ об увиденном в землях Китая.
14
Ptolemy, Tetrabiblos 2.2, in Rebecca Kennedy, C. Sydnor Roy, and Max Goldman, Race and Ethnicity in the Classical World: An Anthology of Primary Sources in Translation (Indianapolis: Hackett Publishing, 2013), 49–51.
Центром этого якобы цивилизованного мира был край средиземноморских оливковых деревьев с его умеренным климатом и густонаселенными городами, в которых обитали просвещенные жители. Эти бурлящие центры с общей культурой и ценностями соединяла целая сеть дорог. Люди, жившие за тысячи километров друг от друга, встречались на открытых городских форумах. Для людей IV в. Рим долгое время был средоточием культуры – почти таким же вечным и неизменным, как Земля, которая, согласно представлениям греков и римлян, покоилась в центре Вселенной.
Не было необходимости покидать город, чтобы прикоснуться к богатствам земель, лежавших за его пределами. «Грузовых судов, отовсюду в любое время года {15} , даже в пору осеннего равноденствия, везущих товары, приходит сюда столько, что Город похож на некий всемирный рынок, – заметил один античный автор во II в. – Если кто-нибудь здесь чего-то не увидит, значит, этого не было и нет на свете {16} » [2] . Даже в начале V в. посетители римских рынков могли почувствовать запах дорогих масел и специй, привозимых неиссякаемым потоком грузов из Йемена, Эфиопии и Индии, в том числе хвойно-анисовый аромат ладана и древесной смолы мирры. И величие памятников Рима по-прежнему действовало на людей магнетически. Представители всех сословий приходили посмотреть, как песок на арене Колизея темнеет, впитывая брызги крови экзотических зверей, на которых охотились для развлечения толпы. До многих доходили слухи об ослепительном купольном зале, где император проводил аудиенции, – красочном Пантеоне.
15
Aelius Aristides, Oration 26, translated by James Oliver in The Ruling Power (Philadelphia: American Philosophical Society, 1953), 896–897. Элий Аристид. Священные речи. Похвала Риму / Пер. С. И. Межерицкой. – М.: Ладомир, 2006.
16
Aelius Aristides, Oration 26, перевод следует C. Behr, The Complete Works of P. Aelius Aristides, 2 vols. (Leiden: Brill, 1981–1986).
2
Перевод С. И. Межерицкой.