Алая кровь на белых крыльях
Шрифт:
– Он бы Вас чему полезному научил, этот Леонид, такой поэт пропал!
– проворчал один из землекопов.
– А вот мы дяди завтра Вас и научим полезному! А сейчас шустрее лопатами работайте! Берите больше, кидайте дальше, отдыхайте пока летит!
Германия Из детских сочинений:
"Ворвались какие-то страшные люди, совсем не похожие на людей, вооруженные чем попало, схватили папу и увели, кинув нам только, что до 8-ми часов он будет повешен".
"Я очень испугался, когда пришли французы, начали грабить и взяли моего дедушку, привязали его к столбу и начали мучить, ногти вынимать, пальцы рвать, руки выдергивать, ноги выдергивать, брови рвать, глаза колоть, и мне было очень жаль, очень, я не
"Отец перед смертью попросил передать кольцо и часы жене, но получил насмешки, тогда отец ударил по лицу француза, грянул выстрел и он упал, тяжело раненный, тут его добили прикладами… Два мои старшие брата тоже погибли от француза".
"Стали обыскивать, отца стащили с кровати, стали его ругать, оскорблять, стали забирать себе кресты… отец сказал: я грабителям не даю и ворам тоже не даю. Один красноармеец выхватил наган и смертельно его ранил. Мать прибежала из кухни и накинулась на них. Они ударили ее шашкой и убили наповал. Моя маленькая сестра вскочила и побежала к нам навстречу. Мы пустились бежать в дом. Прибегаем… все раскидано, а их уж нет. Похоронили мы их со слезами, и стали думать, как нам жить".
"Явился к нам француз, который нам предлагал конфет и угрожал только, чтоб мы ему сказали, где наш отец, но мы хорошо знали, что они его хотят убить, и молчали".
"Отец скрылся в поле. Я остался один с лошадьми в поле, чтобы снабжать отца пищей; меня притесняют, не позволяют возить много пищи в поле и всячески стараются выпытать, где отец, а я молился Богу, чтобы Он сохранил моего отца и меня от соблазнов, которые мне эти разбойники предлагали".
Глава 41 Лето-осень 1919 года. Das Motorrad unter dem Fenster in den sonntag Morgen
(Мотоцикл под окном в воскресное утро)
Огромный зал в багряно-золотом убранстве, орлы и свастики, окна до потолка, смутно знакомые лица в раззолоченных наградами и эполетами мундирах и как всегда на самом интересном месте сон прервался посторонними шумами. Ефрейтор открыл глаза. С улицы через открытое окно доносился шум мотоциклетного мотора и ненавистная английская речь. Они уже здесь, значит пора. Мундир, кираса, амуниция, стальной шлем, парабеллум, гранаты. Ну и что там на улице… а под окном несколько "Томми" возились с мотоциклом, причем с чужим мотоциклом. Это был мотоцикл Михеля Эйзеля, сына зеленщика, а живым Михель своего железного коня не отдал бы никогда и никому. "Мотоцикл под окном в воскресное утро" помимо воли всплыло в мозгу художника название будущей картины. Ребристое тело гранаты щелкнув соединилось с рукояткой, зашипел запал, 123, 124 - зашептали губы. Он хищно подкрался к окну, кошачьим движением швырнул наружу Kugelhandgranate 15 и бросился животом на пол под подоконник. За окном блеснуло,с потолка посыпался мусор.перед окном взлетел дым, какие-то клочья, и взвилось мотоциклетное колесо, весело сверкая на солнце многочисленными спицами. и плавно полетела вниз.
Вначале он думал, что Германия закончилась. Но потом он прочел: "Мы не смогли защитить Отечество от оккупации врагом. Все героические усилия офицеров и солдат не были оценены нашим государством и оно погибло. Мы должны выполнить свой долг перед Германией с твердой уверенностью и верой в ее возрождение. Нас могут осмеять и оклеветать современники. Нас могут забыть и презирать потомки. Но все воины в Германии должны преодолеть все препятствия и бороться за возрождение нашей великой Родины. Чтобы она могла жить вечно!", тогда он понял, что Германия еще существует, и пошел искать таких же как сам. Нашел он их быстро - по армейским шинелям и гимнастеркам. Теперь правда было отличие - они были не одни, с ними были и люди в черных рубашках с повязками на которых были вышиты три сплетенных вместе кольца. Этот же символ стоял и на воззвании. Он знал его. И знал ту, кто это воззвание составила. Не лично, ибо он был нее круга. Но это для Адольфа Шилькгрубера не имело значения. Война продолжается. И его идея написать книгу о борьбе пока несвоевременна, ибо борьба о которой он мечтал, борьба, которая должна вернуть Германии ее величие началась. Все вернется на круги своя и каждый получит по заслугам. И тот вагон в Компьенском лесу, снова
Эти "чернорубашечники" абсолютно не умели воевать, и гибли в бою очень глупо - к такому выводу пришел Адольф в первом же бою. Но их фанатизм и стремление уничтожить оккупантов любой ценой заражал ветеранов германской армии, заставляя драться яростно и не взирая на потери. Потери эти были не оправданны, но с другой стороны именно эта ярость и приносила свои плоды - противник стал бояться. Бояться этих людей в черном, самоубийственно бегущих под пули, ибо знал, что если они пройдут сквозь огонь, то пощады не будет никому. И они проходили. Все чаще и чаще. Когда наступил этот психологический перелом никто не заметил. Не заметили и того, что крупповцы и все кто себя к ним причислял быстро учились. Их атаки становились все более умелыми, но оставались все такими же яростными. Более того, они привнесли кое-что новое в эту войну, точнее не они, а их коллеги оставшиеся работать у станков. Пистолеты-пулеметы "Бергман" оснащенные глушителями стали настоящим бичом божьим для оккупационных войск. Особенно в уличных боях и ночных рейдах.
Постепенно в их добровольческом отряде он стал лидером. Сам Адольф считал, что главная заслуга в этом принадлежит Матери Германской Нации - Берте Круп, ибо ее речи и воззвания он понимал с полуслова, а ораторские таланты, которые в нем открылись привлекали в его отряд все новых и новых сторонников из числа тех, кто еще не поднялся на борьбу с оккупантами.
В замке Нойшванштайн был батальонный склад Черного Рейхсвера и Маленький Адди проверил в пригороде Мюнхена свою идею по использованию "Блуждающих пулеметных гнезд". Проблема была только одна, баварские гвардейцы, составлявшие костяк Мюнхенского Вервольфа, предпочитали воевать только в полной форме (хорошо хоть полевой), что впрочем давало хороший пропагандистский эффект. Видя подтянутых гвардейцев ведущих бой, даже самые инфантильные ветераны вливались в ряды Крупп-Верфольфа. В свою очередь, пулеметные засады очень нервировали оккупантов и приносили им ощутимый урон. Тактика была простая… По ленте в упор с двух пулеметов, гранаты от пехотного прикрытия и смена позиций. Ефрейтор Адди за два месяца боев вырос из командира группы до командира летучего полка Крупп-Верфольфа. Но в каждую редкую минуту отдыха, он старался рисовать. Адольф всегда мечтал быть художником или архитектором, но война нарушила его планы.
Из детских сочинений:
"Я была совсем малюсенькая, но помню отлично, как нас поляки мучили. Нам давали всякую гадость, как например: черный хлеб с соломой, гнилую картошку, конину протухшую, потом глумились над нами, дадут мне кулек (из-под?) конфет, а маме только одну. Мама не боялась, что ее могут расстрелять и всегда ругала поляков и выгоняла их из нашего дома, а я начинала ужасно плакать, сама не знаю почему. Мой папа убежал в Екатеринодар, мы тогда поехали за ним, а потом уже поехали в Новороссийск вместе с милым папочкой.
"Увидя солдата с погонами, я плакал от радости, и в ту же минуту я решил во что бы то ни стало поступить в отряд. На другой день я отправился к командиру отряда, полковнику Дроздовскому, просить, чтобы он взял меня к себе, он мне отказывает, говоря, что я еще маленький. Я решил без его разрешения поступить в отряд, зная, что он меня во время похода не выгонит".
"Было больно и хотелось кричать: "Спасите". Наконец пришли добровольцы… Россия зовет!
– Я слышал ее призывный голос и повиновался ему - со счастливой улыбкой взял в свои слабые руки винтовку. С радостным лицом… шли мы в бой… провожаемые родными… И трижды проклят тот, кто не сумел оценить нашей любви, кто не сумел поступиться своими предрассудками ради величия России".