Алая мантия

Холт Виктория

Да, завтра он уедет из Парижа.

Свадьба состоялась несколько дней назад. Бласко был в толпе и видел, как прекрасная принцесса Марго выходила замуж за принца из Беарна. Они показались ему неподходящей парой. Марго была парижанкой до мозга костей, а Генрих, несмотря на королевскую кровь, походил на простого крестьянина, полного грубых жизненных сил, с ленивыми насмешливыми глазами и чувственным ртом. Словно презирая элегантность парижан, он носил прическу ежиком по грубой беарнской моде. Бласко наблюдал свадьбу с порога собора Нотр-Дам – церемонию пришлось

проводить снаружи, так как Генрих Наваррский был гугенотом и, следовательно, не мог венчаться в католическом соборе.

Даже тоска по Бьянке не помешала стоявшему у западных дверей собора Бласко ощутить витавшее в воз духе напряжения. Эти люди чего-то ожидали, но чего именно?

Бласко чувствовал, что присутствующих умиротворяла пышная церемония, во время которой католики смешались с гугенотами.

Он раздраженно пожал плечами.

Почему все эти люди не могут жить собственной жизнью, вместо того чтобы беспокоиться из-за девушки с дерзкими глазами, которые она не сводила с высокого и красивого герцога де Гиза, стоя на коленях рядом с мужем? Принцесса явно наслаждалась сочувствием толпы. Если бы он верил всему, что слышал о молодой женщине, которая теперь стала королевой Марго, то не сомневался бы, что она очень скоро изменит и мужу, и любовнику.

Но завтра он уедет из Парижа, и вскоре от его приключений в этом городе останутся лишь воспоминания о том, что здесь он узнал о потере Бьянки.

В дверь постучал хозяин гостиницы.

– Войдите, – откликнулся Бласко.

Хозяин вошел в комнату. Его губы дрожали. Одну руку он держал за спиной.

– Мсье, – начал он, – я должен поговорить с вами.

– Я слушаю.

– Вы прожили у меня некоторое время, и я привязался к вам. Поэтому я хочу предупредить вас, мсье, что Париж – опасный город.

– Еще бы! – усмехнулся Бласко. Ох уж эти драматичные парижане! Как серьезно они воспринимают самих себя и свои нелепые раздоры!

Хозяин вытащил руку из-за спины, и Бласко с любопытством уставился на маленький белый крест у него на ладони.

– Мсье, – серьезно произнес хозяин, – если вы собираетесь выходить ночью, прицепите это к вашей шляпе.

– Зачем? – спросил Бласко.

– Это необходимо, мсье. Нет, не смейтесь. – Повернувшись к столу, на котором лежала шляпа Бласко, он быстро прикрепил к ней крест. – И обмотайте руку белым шарфом – вот здесь. Тогда все будет в порядке.

– Не понимаю.

– Поймете позднее, мсье.

– Что за тайны?

– Больше я ничего не могу вам сообщить. Вы иностранец, мсье. Вы говорите на нашем языке, но недостаточно бегло. Когда вас спросят, вам может не хватить времени объяснить, что вы добрый католик.

– Думаю, – промолвил Бласко, – я скоро вернусь на родину.

– Мне будет очень жаль расставаться с вами, мсье.

– Я собираюсь выехать завтра или послезавтра.

– Завтра или послезавтра, – пробормотал хозяин. Потом он сказал, что должен идти сооружать баррикаду у гостиницы.

– Этой ночью вы снова ожидаете беспорядков? – спросил Бласко.

– После свадьбы на улицах много пьяных. Кто

знает, что может случиться? В Париже никогда не было та кого количества гугенотов, как сейчас. В такие времена лучше позаботиться о своем имуществе.

– Ну, желаю вам доброй ночи.

– И вам того же, мсье.

В комнате было душно, и Бласко долго не мог заснуть. Наконец он задремал и снова увидел во сне Бьянку.

Внезапно в ночной тишине раздался колокольный звон. Казалось, звук доносится со стороны Лувра, и, Бласко, проснувшись, решил, что звонят в церкви Сен-Жермен л'Оксерруа. Почти тотчас же колокола зазвонили со всех сторон.

Потом снизу послышались крики и топот ног.

Бласко сел в кровати, прислушиваясь к леденящим душу воплям. На улицах происходило нечто ужасное.

Подбежав к окну, Бласко выглянул наружу. Он увидел мужчину, который бежал в сторону «Ананаса», размахивая шпагой.

Бласко поспешно оделся, схватил шляпу и увидел белый крест, который прикрепил на нее хозяин гостиницы. Заметив привязанный к рукаву белый шарф, он вспомнил предупреждение хозяина: «Обвяжите руку белым шарфом, так как вы иностранец и вам может не хватить времени объяснить, что вы – добрый католик».

В тот же момент словно обрушилась огромная стена, и Бласко увидел то, что находится за ней и о чем он мог бы догадаться раньше, если бы не был поглощен мыслями о Бьянке. Он понял смысл сообщения, переданного им от короля Филиппа королеве-матери Франции. Она должна была согласиться на свадьбу дочери с королем Наваррским только потому, что таким образом можно было, не вызывая подозрений, завлечь в Париж множество гугенотов.

Теперь Бласко понимал, что происходит на улицах. Все это было организовано женщиной с плоским лицом и невыразительным взглядом и королем-монахом в Эскориале, которому было безразлично, сколько крови прольется во имя истинной веры.

Беспечного жениха вместе с его подданными и единоверцами обманом завлекли в Париж, где их ждали шпаги убийц в ночь на 24 августа – канун Дня святого Варфоломея.

Королевы Наваррской уже нет в живых. Адмирал поправлялся от ран, но он не должен дожить до утра. Двух вождей гугенотов уничтожили за несколько дней!

А скольких их приверженцев ожидает та же судьба, прежде чем истечет эта страшная ночь!

На его шляпе был белый крест, а на рукаве – белый шарф.

Бласко подумал о своих друзьях на улице Бетизи – о Пьере и его отце, о юной пуританке Жюли.

Он схватил шпагу, но внутренний голос шепнул ему: «Что ты делаешь? Ведь ты в полной безопасности. Ты испанец и добрый католик. Никто тебя не тронет. У тебя есть белый крест и шарф. Пускай они делают свою кровавую работу – твой король и повелитель ожидает, что ты им поможешь, ибо все это происходит с полного одобрения Испании. Кто знает, быть может, именно ради дружбы с Испанией королева-мать решилась на такое. Говорят, что ее не интересует религия, что она по очереди благоволит то католикам, то гугенотам в зависимости от выгоды. Твой долг обнажить шпагу и стать рядом с убийцами!»