Алая маска
Шрифт:
Сила Емельяныч добродушно хмыкнул.
– Ну а как же, господин судебный следователь! Это не вы у меня, а я у вас обо всем позволения спрашивать должен, так?
Не сообразив, что ответить, я шагнул к столу, быстро нацарапал записку для Маруто, объясняющую, где меня искать, пришпилил ее с наружной стороны на дверь и, заперев свою камеру, отправился следом за господином Барковым на выход.
Сила Емельяныч уверенно шел по нескончаемому, устланному ковровою дорожкой коридору Окружной палаты, кивая встречным служащим, так что было заметно – он не впервые здесь. Видимо, это уже почти отставник, судя по возрасту, и его часто посылают, чтобы привезти судебного следователя к месту следственных действий.
Поравнявшись с кабинетом Залевского, я услышал, как открывается дверь. Барков, прошедший вперед, обернулся и сбавил шаг, желая, видимо, хоть глазком глянуть на одного из руководителей прокуратуры. Залевский, вышедший из кабинета, повернул в его сторону голову с обычным своим неудовольствием, однако же, моментально сменил выражение лица и даже прищелкнул каблуками, приветствуя моего спутника. Это Залевский-то, не замечающий мелких сошек, которые бестолково снуют где-то там, у него под ногами… Залевский, сквозь зубы здоровающийся с сослуживцами по палате! Какое, однако, внимание рядовому полицейскому чиновнику!
– Мое почтение, господин надворный советник! – произнес Залевский своим скрипучим голосом, и я остановился как вкопанный, отказываясь верить собственным ушам.
Неужели Залевский обращается вот к этому невзрачному сыскарю в потертом костюме, и чуть ли не кланяется ему?! Это вот этот-то незначительный Сила Емельяныч с простецким говорком – надворный советник?! Подполковник по табели о рангах? Один из четырех заместителей начальника сыскной полиции, занимающий ту же должность, что и мой вчерашний знакомец, важный господин Загоскин? Не может быть!..
Барков же, учтиво улыбнувшись, сделал жест, будто бы приподнимая в знак приветствия несуществующую шляпу, и проследовал далее. Залевский тут же принял свой обычный высокомерный вид и, едва удостоив меня взглядом, направился по своим делам.
Поспешая вслед за надворным советником к лестнице, я постепенно справился с растерянностью. Я знал, конечно, что у начальника сыскной полиции – четыре чиновника для поручений, у каждого из них – седьмой классный чин по должности, то есть они надворные советники, сиречь подполковники, однако денежное их содержание не в пример лучше, чем у армейских офицеров. Жалованья чиновники для поручений имеют по тысяче рублей в год, им выделяются приличные столовые и квартирные деньги, да на разъезды дается солидная сумма. Не то чтобы я завидовал, нет, у судебных следователей весьма приличное денежное содержание. Но я воспитывался в семье армейского офицера и знаю, что в армии полковник получает годовых не более семисот пятидесяти рублей.
Совсем я, однако, не разбираюсь в людях. Сегодня вот принял за мелкую сошку заместителя самого Путилина, хорошо еще, что не дал ему понять никоим образом, что держу его за рядового порученца; вчера жестоко ошибся, сочтя приличной девицей самую что ни на есть гулящую и посрамлен был, прилюдно заступившись за ее – ха-ха! – девичью честь; представляю, как потешалась она с товарками, за глаза, над наивным молодцом – мною то есть… И не просто в людях не разбираюсь, а не в ладах с элементарной логикой: на происшествие в доме представителя высшего света, личного друга самого великого князя, сам Путилин выезжал, все руководство прокуратуры засвидетельствовало свое почтение потерпевшей семье, принц Ольденбургский посетил барона и коньяку там откушал; производство по делу курирует сам прокурор, розыск – заместитель начальника Сыскной полиции, и все это зная, я решил, что какие-то без пяти минут отставники, да еще с низших должностей, могут стоять у руля расследования. А ведь по поведению Баркова сразу можно было судить, что это не просто
Выйдя из прокуратуры, мы с Силой Емелья-нычем стали на тротуаре.
– Как нам добираться? – спросил я, стараясь не встречаться глазами с Барковым. Все же мое смущение еще не до конца прошло.
– А мигом, с ветерком доедем, – безмятежно отозвался мой провожатый. Для своей важной должности выглядывал он слишком благодушно, говорил простовато, одет был невзрачно, так что ошибку свою я мог, с некоторой натяжкой, считать извинительной.
Он вдруг пронзительно свистнул, причем случившийся поблизости городовой не выказал ни малейшего удивления. Тотчас же из-за угла показался экипаж, который мы и заняли.
По дороге Сила Емельяныч рассказал мне немного о языке воров и мошенников, придуманном и употребляемом ими с целью скрыть свои намерения от честных людей и от сыщиков. Однако сыщики, особенно опытные, в большинстве своем понимают этот искусственный язык и даже свободно на нем изъясняются, однако применяют свои знания лишь для того, чтобы понять смысл преступных переговоров, или же для того, чтобы вызвать доверие у мошенников, например, когда агент представляется субъектом, принад-лежным к воровской среде. Господин Барков, посмеиваясь, признался, что решил подшутить надо мной, заговорив на этом странном наречии. Сам он весьма ловко говорит на «блатной музыке», или «байковом языке», и тут же дал мне пример такого разговора:
– Вы, господин хороший, называться будете «клюй», – с ухмылкой сообщил он мне. – Сие слово означает «следователь». Слово благозвучное, нам, грешным сыскарям, менее вас повезло. Нас мазурики обозвали совсем уж погано: «фига», ну, или «подлипало», это про агентов так. Полицейских чинов «каплюжниками» обзывают, городовой у них «бутырь» будет… А само-то слово «мошенник» на их языке означает вовсе не вор, и не преступник…
– А что же? – удивился я.
– Мошенник – это, на «музыке», человек, коего обокрасть хотят.
– От слова «мошна»? – догадался я, и Барков одобрительно хмыкнул.
– А вы, господин следователь, быстро думать умеете. Первое дело вам в производство доверили?
Ужасно покраснев, я кивнул. Откуда он знает? Неужели по моему наивному виду понял, что я неопытен? И тут же вдруг меня словно молния ударила: лучшие силы сыскной полиции брошены на раскрытие преступления в доме Реденов; отчего же в прокуратуре на роль следователя выбрали одного из самых молодых и неопытных, то бишь меня? Как могло случиться, что такое важное дело, фигурантами коего являются лица богатые и знатные, поручили вчерашнему студенту, кандидату на судебные должности, только-только получившему право самостоятельного производства следственных действий? Не странно ли это?
– Удивительно, правда? – обращаясь ко мне, Барков на меня не смотрел, смотрел прямо, снова напомнив мне своим профилем умную птицу. Он словно бы читал мои мысли, вслух удивляясь тому, о чем я гадал про себя. – Такое преступление – и вдруг вчерашнему студиозусу в производство, а? Неспроста это, наверное? Как вы себе полагаете, господин следователь?
Я не ответил. Сказать «да» – значило согласиться, что я сопляк, зеленый юнец с необсохшим на губах молоком; отрицать, одернуть надворного советника, мол, что он себе позволяет, с судебным следователем так фамильярничать, и не его ума это дело, кому поручать расследование, – значило показать себя и вправду юнцом с непомерным самомнением, да к тому же недальновидным и глупым. Дальновидный и умный человек в моем положении никак не может считать, что является единственно приемлемой кандидатурой для расследования такого важного дела, при наличии в следственной части прокуратуры не в пример более опытных и стратегически проверенных сотрудников.