Алая роза Тюдоров
Шрифт:
– Кто-нибудь видел Норфолка? – Дини не хотелось говорить, но она была вынуждена поддерживать беседу.
– Да. Герцог сам чрезвычайно удивлен. Он знать, что Гамильтона когда-нибудь схватят, но не думать, что так скоро.
Дини потерла усталые глаза.
– Кто-нибудь знает, какие обвинения предъявили герцогу Гамильтону?
Королева заколебалась:
– Ходят слухи, что герцог состоял в заговоре с Кромвелем.
– Но ведь это абсурд, ваше величество!
– Я тоже так думайт и говорю об этом Энгельберт. Тот, однако, считает, что герцог выдал себя, поскольку отказался принять участие в избиении Кромвеля. Говорят, что человек,
– Великолепно. Значит, его засадили в Тауэр за величайшее преступление – за отказ издеваться над беззащитным человеком! – Дини вскочила на ноги и сложила на груди руки. – Скажите, а суд будет?
– Нихт. Суда не будет, мистрис Дини. Герцог останется в Тауэре.
– Ни за что! Пока я жива! – воскликнула Дини. – Где король?
Королева пожала плечами:
– Мне никто не говорить, где король, но некоторые полагают, что он в Ричмонде. – Потом королева внимательно посмотрела на Дини – казалось, она видит девушку впервые. – Мистрис Дини, я слышала, вы с герцогом что-то такое делать в лабиринте.
Дини покраснела, не зная, что ответить. Королева между тем продолжала эту довольно щекотливую тему.
– Я также видела вас двоих вчера за ужином и наблюдала, как вы себя держите. Так вот, прошу меня извинить.
– Извинить вас? За что?
– За то, что я вам вчера не поверить, когда вы рассказывать мне про птички и пчелки… Но я думала об этом, мистрис. Думала всю ночь. И теперь я вам верю.
Дини невольно улыбнулась, хотя на душе скребли кошки.
– Ваше величество, я бы не позволила себе шутить на такую тему.
Королева заулыбалась в ответ и поманила Дини к себе пальцем.
– Теперь я есть очень рада, что не привлекаю внимание короля, – прошептала она девушке на ухо.
Король многозначительно потер руки.
Томас Говард, герцог Норфолк, отлично знал о причине королевского волнения. Его племянница Кэтрин Говард, одетая в новомодное платье, изготовленное лично месье Локе, ожидала внизу. Герцог не пожалел расходов, чтобы нарядить родственницу во все самое лучшее, что можно было купить за деньги, хотя денег у герцога, признаться, было в обрез. Впрочем, его светлость рассматривал бархат и шелк платья как своего рода вложение капитала, поскольку если малютка Кэтрин угодит королю, семейство Говардов получит дивиденды непосредственно из казны Генриха VIII.
На этот раз, предлагая королю игривую Кэтрин, столь разительно отличающуюся от требовательной и своевольной Анны Болейн, герцог Норфолк мог рассчитывать на успех затеянной интриги. Конечно, Кэтрин отнюдь не блистала умом, да и грамоте разумела не слишком, зато умела развлечь мужчину, особенно такого, как король Генрих, который с каждым прожитым годом становился все капризнее и разборчивее в своих утехах.
Король был разукрашен как петух. Норфолк наблюдал за тем, как его величество разглядывал себя в зеркале с удовольствием, которое более пристало кокетке. Интересно, что он видит? – задался вопросом Норфолк. Уж конечно, не восемнадцатилетнего юнца, не Генриха Великолепного. Годы дают о себе знать.
Норфолк понимал, как и все мало-мальски выдающиеся люди при английском дворе, что сделать карьеру можно было только одним способом – потакать всем прихотям Генриха и поддерживать его иллюзии о собственной привлекательности и неотразимости. Другими словами, если Генриху
Норфолк откашлялся, главным образом для того, чтобы привлечь к себе внимание монарха. Король, казалось, не замечал его присутствия, сосредоточившись на собственном отражении. Теперь король большей частью рассматривал себя в небольшом, ручном зеркальце, поскольку большое слишком откровенно свидетельствовало о неумолимой работе времени.
– Ваше величество, – обратился Норфолк к монарху, решив нарушить затянувшееся молчание. – Я…
– Что «вы», Норфолк? – с любопытством спросил король, выгнув тщательно подбритую и прорисованную бровь.
– Я хотел вас поставить в известность о настроениях в Хемптон-Корте, – закончил наконец герцог.
– О настроениях вообще – или после ареста Кромвеля? – с раздражением переспросил король.
Ему крайне не нравилась неспособность Норфолка улавливать суть вещей. Вот Кромвель умел следить за причудливыми изгибами королевской мысли и на лету ловить его пожелания. Томас Говард, напротив, слыл тугодумом.
– Кромвель был арестован вчера, Норфолк, – наставительно произнес Генрих. – Вы находились при дворе в тот момент, когда это случилось, поэтому расскажите мне об атмосфере во дворце.
– О, я вас понял, государь, – промямлил герцог. – Честно говоря, арест Кромвеля ни для кого не явился сюрпризом, ваше величество. Многие из тех, кто наблюдал за унижением безродного выскочки, предвидели – и я бы даже сказал, – приветствовали его падение.
– Имело ли место сожаление по поводу случившегося? – Королю было необходимо знать такого рода вещи, чтобы правильно выбрать день и час возвращения ко двору. Генриху не очень-то улыбалось видеть опечаленные лица придворных. И в Ричмонде он тоже оказался не случайно: это была ближайшая к Хемптон-Корту королевская резиденция, а Хемптон-Корт король очень любил.
– Нет, ваше величество, по Кромвелю никто не печалился, – осторожно подбирая слова, произнес герцог. – Тем не менее считаю своим долгом сообщить, что арест Гамильтона вызвал нежелательные толки.
Король нахмурился и отложил столь любезное его сердцу зеркало.
– Арест Гамильтона? Но я вовсе не приказывал его схватить. Здесь, должно быть, какая-то ошибка. Скорее всего вы по обыкновению что-то недопоняли.
Норфолк замер. Вот оно. Начинается. Конечно, он бы с радостью устранил со своего пути Гамильтона, но понимал, что время для этого еще не настало. Герцог Гамильтон был слишком популярен, и его внезапный арест мог обеспечить ему новых сторонников и заступников. К тому же в игру могла вступить кузина Гамильтона, а король уже давно положил на нее глаз. Проклятие! Кэтрин слишком пухленькая и глупенькая, чтобы долго приковывать к себе внимание венценосца в случае, если поблизости окажется пресловутая мистрис Дини. Проклятие!
– Мы любим Гамильтона, – продолжал король. – Он наш доверенный слуга. – Тут глаза Генриха остановились на фигуре герцога. – Стало быть, кто-то похитил Гамильтона, и мы сделаем все возможное, чтобы выяснить, кто. Хочу вас заверить, герцог, что виновный заплатит за свое деяние жизнью.
Норфолк старался сохранять на лице бесстрастное выражение, но под королевским напором несколько сник. Когда Генрих говорил спокойно и неторопливо, он словно аккумулировал в себе угрозу, как хищник, изготовившийся к прыжку.