Алая заря
Шрифт:
Недовольство разрослось быстро и незаметно, поэтому Соня не успела себя остановить и задуматься о том, что творит.
— Хватит!
Она выдернула сигарету из пальцев Степы, и неожиданно для нее самой этого показалось недостаточно, поэтому она, на миг оцепенев, не бросила ее на землю, а с яростью раздавила в кулаке.
Степа обескураженно уставился на темные разводы на ее раскрытой ладони, с которой посыпались пепел и бумага. Ни боли, ни жжения она не ощутила. Только отвращение.
— Соня?..
Порыв злости сразу утихомирить не удалось.
— Больше не кури при мне.
— А?..
— Я не выношу этот запах, но ты снова и снова продолжаешь курить!
— А мне это нужно! — вдруг вспылил и Степа. — Ты что, хочешь, чтобы я мучился от желания выкурить сигарету только потому, что тебе трудно отойти в сторонку и немного подождать?
Уж он-то точно не захотел бы, чтобы Соня мучилась при нем от желания разодрать ему глотку. Эту мысль Соня даже не успела осознать, потому что Степа упрямо потянулся за новой сигаретой.
Она перехватила его руку.
— Давай не будем ссориться, — сдержанно попросил он.
— Мне неприятно дышать дымом.
— Ну так отойди! — огрызнулся Степа, стряхивая с себя ее руку. — Почему хорошо и просто надо делать только тебе одной?
— А почему хорошо и просто надо делать тебе одному?
— У нас негласная договоренность: не нравится — отойди. Не можешь потерпеть без меня и двух минут?
Почему Соня должна была просто отходить и терпеть, если ей что-то не нравилось? Сейчас, когда ее переполнял необъяснимый гнев, все казалось невероятно простым и понятным. Она может делать все, что хочет, и с тем, что ей не по душе, смиряться не обязана. Если она желает дышать чистым воздухом, она будет это делать там, где никто не заставит ее ждать и терпеть неудобство.
— Я отойду и не вернусь, — произнесла она.
Степа закатил глаза и все-таки снова вытащил пачку из кармана.
— Ну и не возвращайся, — насмешливо кинул он. — Я докурю и подойду сам.
Без лишний размышлений Соня ушла от него на такое расстояние, что подходить к ней Степе было уже ни к чему.
Только оказавшись у дома, она осознала, что натворила. Она даже не оглянулась, чтобы посмотреть на его ошалелое выражение лица.
Что это?.. Что на нее нашло?
Если бы мама не вышла в коридор, чтобы спросить, все ли нормально, Соня, должно быть, бежала бы уже обратно, надеясь на то, что Степа еще не уехал.
Какая же она идиотка!
Он же ей предложение сделал, а она на ровном месте устроила скандал!
Они почти никогда не ссорились — наругались в детстве на годы вперед, как говорили их мамы. Да и не то чтобы у них было много времени на подобные глупости. С армией, учебой и работой они виделись раз или два в неделю — в этом, как Соне думалось, и крылся секрет их долгих отношений.
А Степкино курево — ну такая ерунда! Неприятная, конечно, но ведь приходить с будущим мужем к соглашению было необходимо для счастливого брака. И Степа правда сказал: нельзя, чтобы только ей хорошо и удобно было…
Подумав
Порезы затянулись на глазах — сидя на кухне с выключенным светом Соня отрешенно наблюдала за этим и покрывалась холодными мурашками. В тускловатом свете далеких фонарей за окном она видела поразительно хорошо.
Внутри нее чудовище. Этому чудовищу не нравится ее обычная жизнь, и оно заставляет ее испытывать то, что было ей совершенно несвойственно. Недовольство — не собой — другими. Эгоизм. Вспыльчивость. И жгучую злобу.
Соня теперь нисколько не сомневалась в том, что не один лишь голод заставлял вампиров использовать свои зубы по назначению.
Шея у Степы была надежно спрятана за воротником его куртки, но Соне бы он доверился. А она обязательно снова спросила бы его, будет ли он курить при ней дальше. Он бы ответил, что да, потому что ей отойти проще, чем ему бросить курить. А Соня в ответ на это прокусила бы ему сонную артерию.
Закрыв лицо ладонями, она судорожно выдохнула.
Может, и к лучшему, что они повздорили. Не бывать их свадьбе в ближайшем будущем.
А дальше Соня заглядывать страшилась даже больше, чем саму себя.
Глава четырнадцатая, в которой где нет страха — там есть слабость
Соня не очень стойко, но старательно выдерживала волчьи взгляды уставившихся на нее учеников и окончательно признавала одну простую истину: с этим классом по-хорошему — как надо — у нее ничего не выйдет.
— Вы обещали, что те, кто сдадут листки, получат тройки.
Коля Тихорецкий размахивал листком так активно, что будь он потяжелее, может быть, полетел бы прямо в Соню — почти случайно, но как бы и нарочно.
— Да, — подтвердила она.
— У меня два!
Арсений Пономарев с неприязнью смял свою работу и выдавил:
— И у меня.
— Да у всех, кто писал, два!
Даша Корчагина с видимым превосходством откинулась на стуле и оглянулась на парней.
— Ну, допустим, не у всех. У меня три.
Соня не видела тут повода для гордости. Хотя, конечно же, по сравнению с остальной частью класса, Корчагина отличилась: она умудрилась случайно написать одно предложение правильно, а в честь такого и тройки было не жалко.
— Я говорила, что вы не получите двойки, если сдадите листки хоть с чем-нибудь, — напомнила Соня.
Миша Воронин ткнул пальцем в свой и завопил:
— У меня тут имя, фамилия и класс! Че вам еще надо было?
Соня сложила перед лицом руки, чтобы унять волнение.
Все нормально. Не разорвут же ее школьники на куски.
Это она и сама могла с ними сделать. Это у нее здесь была безграничная власть.
Соня стиснула пальцы так, что костяшки от напряжения побелели.
— Аня Терентьева нарисовала красивые узоры и написала несколько слов на английском, — ровным голосом пояснила она.