Алая заря
Шрифт:
Тимур Андреевич издал смешок.
— Вампиры не собираются в стаи и по сути своей одиночки. Даже не мечтай.
— Может, это просто вы одиночка!
— Побудешь с тобой одиночкой. Ты сюда почти каждый день приходишь!
— И не врите, что я вам досаждаю.
— Я открываю тебе дверь и приглашаю тебя в дом только потому, что ты приносишь пироги.
Тимур Андреевич оторвался от своего вязания и вдруг с возмущением уставился на Соню.
— Ты не принесла пироги сегодня!..
— Ну да, а вы все равно меня впустили.
Тимур Андреевич что-то еще проворчал для виду, но за порог отправлять,
— Лучше бы думала о своих учениках! — наконец выдал он. — Разболтают — и не жить тебе спокойно!
— Я поставлю им пятерки в четверти… — неубедительно стала спорить Соня.
— Наивная.
Соня не отрицала. От волнения и перенапряжения нее сводило каждую мышцу, будто в любой момент тело ожидало опасности: кол в спину, крест на шею и ведро святой воды на голову — и было наготове, чтобы сбежать.
Но девятиклассники присмирели. Причем все, а не только те, что невольно стали свидетелями ее страшных зубов. Может, испугавшийся за себя и за Кристину Дима воспользовался своим авторитетом и попросил всех угомониться, а может, просто в Соне что-то изменилось.
Она перестала краснеть и запинаться, стала вести уроки увереннее и гораздо спокойнее реагировала на малейшие неприятности в виде шалостей и непослушания: просто выставляла детей за дверь и отправляла к завучу. Не чуралась плохих оценок и прямолинейно общалась с учениками, не пытаясь смягчить свои замечания, как раньше, чтобы ненароком не обидеть.
Ей совершенно не нравилось то, каким преподавателем она становилась, но и распыляться на то, что не имело смысла, она заставить себя не могла. Вместе с человеческой жизнью куда-то ушло то, что придавало ей сил поначалу, заставляло упорствовать и не предавать свои принципы. Заставляло любить свою работу, о которой она мечтала всю жизнь.
— Никуда оно не ушло, — хмурился Тимур Андреевич. — И что значит “с человеческой жизнью”? Ты не померла, а всего-то стала бессмертной!
— Всего-то! — передразнила Соня. — Во мне поселилось чудовище, которое думает и иногда говорит за меня! И мысли у него страшные!
— Выдумщица. Это настолько ты себя признавать не хочешь?
— Настолько.
— Рано или поздно признаешь.
— Не хочу.
Тимур Андреевич еще долго распинался про то, что без вдохновения и энтузиазма себя оставлять ни в коем случае нельзя, а Соня кивала, якобы соглашаясь, но отыскать их в работе по-прежнему не могла, с каждым днем как будто теряя даже то, что еще оставалось. Горы тетрадок росли и росли, внеклассная деятельность постепенно становилась в тягость, а в глазах Метелки — Любови Васильевны — которая неустанно организовывала мероприятия для сплочения коллектива, Соня все пыталась найти такое же чудовище, как и в ней самой. Вот только Сонино чудовище лишь отдаляло ее от правильного образа советской активистки, а чудовище Любови Васильевны, если бы оно существовало, точно породило бы маленькую армию послушных и готовых на все слуг. Но их не было. Коллеги частенько ошибались, за спиной беззлобно посмеивались над завучем, звали ее по имени, придуманному учениками, и не всегда охотно шли ей навстречу. Они были обычными людьми: хорошими и по-доброму ленивыми. Соня сомневалась, что завуч — вампир.
Некоторые ученики делали первые успехи, и сердце
Тимур Андреевич заставлял ее рисовать почти каждый раз, а она не сопротивлялась, понимая, что он хочет привить ей желание творить. Ему казалось это важным — ну и ладно. Жизнь ее ждала долгая, поэтому часы рисования вовсе не казались ей потерянным временем, которое она могла бы потратить на что-то более важное. Это проверка тетрадей важнее?
В середине ноября Соне отправилась в Горький, чтобы навестить маму и деда, но вместо того, чтобы насладиться воссоединением с любимыми родственниками, оказалась в ловушке из чувства вины. Мама пригласила тетю Веру и Степу, и его страдающий взгляд выжигал в Сонином сердце еще одну дыру.
— Свадьбы пока не будет, — вынуждена была признать она.
“Никогда не будет” осталось неозвученным, но всем вдруг это стало очевидно.
За праздничным, накрытом по случаю ее приезда столом тут же сделалось неуютно.
Дед задумчиво теребил бороду, а мама, разнервничавшись, наваливала всем в тарелки горы еды, шутила и звонко смеялась, чтобы скрасить атмосферу и в то же время от неловкости, потому что выходило плохо. Тетя Вера совсем ничего не говорила.
После ужина Соня отвела Степу в сторону и, не спрашивая разрешения, укусила в руку, обновляя связь. Тимур Андреевич предупреждал, что со временем она истончается, поэтому самым верным способом решить все проблемы был обычный приказ все забыть. Но Соня… Нет. Ее чудовище приняло эгоистичное решение о том, что лишать дорогого ей человека воспоминаний, пусть и болезненных, она точно не будет. Ему нельзя забывать о том, кто она, потому что однажды она может захотеть довериться ему как другу.
Глотков она сделала больше нужного. Второй месяц ее вампирской жизни подходил к концу, и она начала постепенно улавливать чувство голода. Уже скоро… Но на этот раз она была готова.
На днях Кристина поймала ее в коридоре и заставила заглянуть себе в глаза, чего Соня упрямо избегала с Болдинской поездки.
— Давайте я вам помогу?
От такого предложения у нее вмиг пересохло в горле.
— С чего вдруг?
— Считайте это извинением за жвачку на портфеле… — смутилась Кристина.
— Не думаю, что тебе надо извиняться после того, что я сделала. Это мне надо извиняться вообще-то.
— Вы же не нарочно?
— Нет, конечно.
— Ну так и я не в обиде. Я просто подумала, что вам не захотелось бы привязывать к себе кого-то еще. А я-то уже привязана, так что ничего страшного.
Соня решила было рассказать, что их связь, должно быть, уже исчезла, но, немного подумав, согласилась. Это и правда будет легче.
Тимур Андреевич устал поражаться ее глупости, поэтому лишь прикрыл рукой глаза — наверное, чтобы не смотреть на то, как доверчивая Соня опять совершает глупость.