Алая заря
Шрифт:
Тимур Андреевич не удивился. Наверное, она оправдала его ожидания. Худшие, разумеется.
— Я хочу умереть, — произнес он.
— Нет.
— Я уже не живу. Я хочу на покой.
— Мы найдем вам другой смысл жить.
— Мне не нужен другой смысл жить, Софья. Я был счастлив. Я был несчастлив. Я имел семью, я похоронил семью, я побывал везде, я видел все. Я попробовал все.
Он бросил кисть на подставку, прекращая рисовать.
— Вы не могли попробовать все, — возразила Соня. — Мир на месте не стоит
— Дальше будет все то же самое, — перебил ее Тимур Андреевич.
— Люди изобретут новые вещи, построят новые города, напишут новые книги…
— Люди придумывали и будут продолжать это делать всегда. И мир будет развиваться дальше. Я наблюдал за этим больше двухсот лет, и мне надоело.
— Мы отправились в космос! Мы все полетим туда рано или поздно!
— Замечательно.
— Тимур Андреевич…
— Кончились аргументы?
Соня закрыла лицо руками.
— Я не могу.
— Эгоистка, — повторил Тимур Андреевич.
— Может, и эгоистка. Как я без вас справляться буду?
— Как всю жизнь справлялась без меня. Что хотел тебе передать — то передал. Мне больше нечего тебе дать. А историю моей жизни прочитаешь в дневнике. Я тебе аж в самую первую встречу о нем рассказал. Верхняя полка, за коробкой с красками. Все там.
— Это не то.
Тимур Андреевич поморщился и потянулся туда, куда каждый раз тянулся, когда не знал, что сказать. В угол за самогоном.
Соня едва удержала себя в руках. Хотелось кинуться вперед, вырвать из его рук проклятую бутылку и разбить ее об стену.
— Я не сделаю этого! — процедила Соня сквозь зубы. — И вы не сделаете! Я запрещаю вам умирать!
Осуждающего взгляда в спину она не почувствовала, когда развернулась и вне себя от гнева, пошла прочь из квартиры. Но она знала, что Тимур Андреевич еще посидит немного, уставившись в надоевший ему до смерти узор деревянных досок под ногами, допьет початую бутылку до конца, встанет и включит Магомаева на проигрывателе. Скорее всего, он даже не будет грустить. Потому что и на грусть, и на обиду на Соню, и на разочарование в ней у него сил давно уже не осталось. Он будет слушать Магомаева и добирать последние крупицы удовольствия от жизни, которую почти перестал ценить.
Но ведь у него все еще был Магомаев!
И мольберт он достал спустя столько лет — он сам говорил — из-за Сони. Он же любил рисовать когда-то. И вот — рисует опять.
Значит, был шанс, что смысл жить он еще найдет. Он же всегда находил.
Соня ему поможет.
Глава двадцать четвертая, в которой колготки снова порвались
Соня нашла ребят в подворотне.
Она пошла на запах крови, почти не надеясь на то, что сможет сдержаться. Что там они опять учудили… Вечером голод всегда сильнее и уже не важно, что до дня кормежки еще
Соня втянула носом воздух и поморщилась от собственного порыва вдохнуть побольше и наполнить им легкие до предела.
Это знакомая кровь. Ей не нужно нападать, чтобы ее получить.
Неспешно шагая к нужному месту, Соня думала лишь о том, что еще чуть-чуть — и она смирится с тем, что в борьбе с этим голодом — случайным — будет проигрывать всегда. И чего она совсем не ожидала — так это того, как сильно она оказалась не права. День, когда голод оказалось усмирить проще, чем когда бы то ни было, наступил спустя пять месяцев после того, как она впервые в жизни поддалась ему.
Их было трое. Отсутствовал только Миша.
Коля нервно курил, опершись на каменную стену дома, и выстукивал носком кроссовка беспокойный ритм. Дима держал трепыхавшуюся в его руках Кристину и что-то неразборчиво ей шептал, но она трясла головой, зажмурив веки.
Взгляд Сони сразу упал на кровоточащие ссадины на ее коленях. Колготки были порваны так сильно, что на правом бедре их ошметки болтались тряпочками, а на голени собрались в гармошку. На щеках Кристины еще не успели высохнуть черные потеки туши.
Соню затрясло от ярости.
— Не торопитесь с выводами, Софья Николаевна, — спокойно произнес Коля, бросая недокуренную сигарету под ноги и втаптывая ее в землю.
— А у вас есть для этого объяснение?
Дима обернулся, и Кристина в панике застыла, вцепившись пальцами в его куртку.
Коля быстро взглянул на них обоих и поджал губы.
— Если она захочет объяснить, то есть.
— Они тут ни при чем, — выдавила Кристина.
— А кто при чем?
— Я не хочу говорить.
Соня схватила Диму за шиворот и грубо дернула вверх, оттаскивая его от Кристины подальше. Тот не сопротивлялся, но одарил очень красноречивым бешеным взглядом.
— Они тут ни при чем! — жалобно повторила Кристина. — Софья Николаевна.
— Что произошло?
— Ничего.
Это “ничего” выглядело настолько ужасно, что Соня, в очередной раз наплевав на свое обещание не пользоваться способностями, присела перед Кристиной и, заглянув в опущенное лицо, приказала:
— Говори правду.
Кристину бросило в крупную дрожь, и она залилась слезами.
— Я сбежала из дома. Из-за дяди.
Соня посмотрела на рваные на бедрах колготки, а затем перевела взгляд на тихих мальчишек со сжатыми челюстями.
— Я сбежала, — продолжила Кристина, — потому… потому что он опять… пришел ко мне в комнату и сделал это, хотя я просила его не делать этого и кричала, что не хочу.
Соня качнулась в сторону, потеряв равновесие.
— Опять? — одними губами проговорила она.
Кристина скривилась.