Алая заря

Штольц Саша

Все это… Обычная жизнь, не считая приобретенной привычки кусаться и употреблять экзотический напиток раз в месяц и от случая к случаю.

Ох, и убийство частью жизни нормального человека тоже, разумеется, не было.

Важные и нужные ошибки, значит…

И тем не менее она могла жить нормально.

Соня пока еще не была готова стать самостоятельным маяком, способным осветить горизонты, но чужой свет был к ней куда ближе, чем она думала. И она будет греться в его лучах столько, сколько сможет.

— Кто

будет мне все это рассказывать, если я сделаю то, что вы просите? — тихо спросила Соня, прерывая уютное молчание.

— Ты не одна, — просто ответил Тимур Андреевич.

И правда…

Через неделю Соня притащила к нему домой самого пухлого и симпатичного котенка, родившегося у одной из кошек, которых она кормила несколько месяцев. Он был черным, самым бешеным, непутевым среди помета и уже осознанно царапал хватавшие его руки, и Соня подумала, что Тимур Андреевич обязательно найдет с ним общий язык.

Тимур Андреевич ругался и грозился взять за шкирку и котенка, и Соню и выпнуть их обоих из подъезда, чтобы летели далеко, долго и красиво.

Но подарок принял. Вместе с нелегко давшимся обещанием упокоить его душу, когда погаснет последний огонек, надоест Муслим Магомаев и когда Соня научится рисовать дерево.

Эпилог, в котором по-прежнему хочется жить

2012

Соня взяла рисунок из рук большеглазой девушки с рыжими косами, и та смущенно и очень узнаваемо поежилась, ожидая критики.

Эйфелева башня. Как очаровательно, подумала Соня.

Ее наметанный глаз проигнорировал все ошибки, а добрая душа принялась хвалить все, что видела, потому что улыбка девушки была ужасно заразительной, а Соне хотелось улыбаться.

— Мама обещала, что отвезет меня в Париж, если закончу четверть без троек. Это моя мечта! Хочу забраться на самую вершину и посмотреть на город!

Соня взглянула на пылающие энтузиазмом и предвкушением глаза, и в ее груди вдруг стало очень тесно. Болезненная ностальгия уколола в сердце знакомой, но светлой грустью.

Ей тоже было шестнадцать, и она тоже с такой же надеждой и усердием двигалась по направлению к тому будущему, где осуществится ее мечта.

— Обязательно поднимешься, — пообещала она.

Кристине недавно исполнилось сорок шесть лет, но вид она сохранила свежий и молодой, словно вместо целых тридцати лет прошло всего десять или пятнадцать.

Соня приезжала в гости к своим бывшим ученикам раз в несколько лет. Те встречали ее с радостью и гостеприимством, а она искала в их лицах следы прошедших лет и с грустью улыбалась, когда находила их.

— Так, а что там у тебя с французским? — спросила Кристина, заходя в гостиную с большим подносом пирожков.

— Боже! Ну куда ты столько?.. — ахнула Соня.

— Я помню, что ты обжора. Так что там с французским?

— Да все нормально

с французским. В девяностые еще выучила.

— И хорошо?

— На три года жизни в Бордо хватило.

— Преподавала там?

— Ага.

Соня везде преподавала. В конце концов, от призвания никуда не деться.

— Как насчет того, чтобы моей мелочи дать пару уроков? — спросила Кристина.

— А твоя мелочь такая же капризная, как и ты?

— Она такая же лютая, как и Дима!

К этому Соня привыкала долго.

Бывшие ученики повзрослели, обзавелись семьями и растили детей. Их детям было столько же лет, сколько и их родителями, когда их впервые повстречала Соня.

Дима Корешков с Кристиной Мамаевой переехали в Горький и ожидаемо поженились, у них подрастала вторая дочь, и теперь все друзья семьи приезжали уже к “Корешам”. Коля Тихорецкий стал дизайнером и растил двух близнецов, а Мишу Воронина Соне приходилось вылавливать не в России, а в других странах, потому что он тоже был тем еще путешественником.

Все устроились в жизни, и Соня гордилась каждым. И немножечко собой тоже, считая, что несмотря на ошибки и нелепости своего первого года преподавания, она все-таки внесла хороший вклад в чужие судьбы.

После похода к семье Корешковых Соне поплохело от набитого желудка, поэтому, отправляясь в еще одно место встречи, она выбрала долгий путь. На крышу высоченной многоэтажки она поднималась без лифта.

Когда город начали активно застраивать домами с более чем десятью этажами, она с предвкушением ждала каждого нового раза, когда сможет подниматься все выше и выше, чтобы обозреть панорамы родного города.

Соне нравились небоскребы. Она побывала во многих странах и поднималась на немыслимые высоты, но все равно неизменно возвращалась домой, чтобы отыскать новенькую многоэтажку и пробраться на ее крышу, полюбоваться ночным городом, утопающим в иллюминации, которой с каждым годом становилось все больше, и встретить рассвет.

Рассветы в Нижнем — уже давно не Горьком — она любила больше закатов. Прошло столько лет, а она была все такой же ранней пташкой, поднималась затемно и под чашку кофе с балкона следила за тем, как алые, розовые и оранжевые всполохи поднимающегося солнца разукрашивают небосвод и воды Оки.

— Однажды я тоже захочу умереть, — задумчиво сказала Соня.

Виктор рядом с ней слегка напрягся — она почувствовала это своим плечом — но улыбку из голоса он никуда не дел.

— Вряд ли ты, как Тимур Андреевич, найдешь такую же упрямую последовательницу, которая решит, что на самом деле ты не хочешь умирать.

Соня не думала о последователях. Перед смертью такой грех ей на себя вешать бы не хотелось.

— Однажды я захочу умереть, — повторила она. — А ты не захочешь.

— Ох… Соня, ну конечно же, я не захочу твоей смерти.