Албазинская крепость

Кунгуров Гавриил Филиппович

Прибежала Степанида, растрепанная, чумазая, с оборванными в кровь руками, исцарапанным лицом.

– Лихо, Ярофеюшка!..

– Что?

– Из колодца вода ушла! Муть черпают жонки, и та на исходе...

– Так ли?
– усомнился Байдонов.
– Пойдем, Ярофей!

Подошли к колодцу. Байдонов опустил бадью и вытащил - вместо воды зачерпнулась желтая глинистая муть.

Подумали атаманы, прикинули. Сняли с шатровых башен да бойниц двадцать казаков, в ночь вырыли внизу двора крепости глубокий

колодец. Хотя скупо он наполнялся, однако воду добыли. К новому колодцу поставили строго раздатчика, чтоб делил он воду без обиды.

Пушкари Синь-готу приволокли к ближнему валу пушку-маломерку и ударили из нее по правой башне крепости.

От удара вздрогнула башня, обвалилась крыша и придавила казаков, а с ними и Афанасия Байдонова.

Опечалились албазинцы. Ярофей Сабуров потемнел лицом, опал, одинокий глаз прятал, ходил, склонив голову.

Афанасия Байдонова схоронили возле стены. Хоронили под бой пушек, вой стрел и взлеты огненных языков.

Потеря Афанасия Байдонова, мужа храброго и разумного, обессилила крепость.

Все запасы Ярофей наказал собрать и запереть в подземный погреб, давать по малой толике лишь пушкарям да самопальщикам.

Спотыкаясь, вышел Сабуров и поднялся на шатровую башню. Вглядываясь в пороховую пелену и огненные всплески, сам наводил пушку. За спиной, над головой атамана взвизгнул камень и упал, отскочив от бревенчатого шатра. Оглянулся Ярофей, камень метнул молодой казак Ленька Зазнамов, сын храброго албазинца Петра Зазнамова.

Ленька, обезумев, бежал по крепостному двору и кричал:

– Казаки, одноглазый пес, Ярошка, нас не спасет! Надобно крепость сдавать!..

Несколько казаков бросили самопалы, спрыгнули с шатров на землю. Ярофей ринулся на трусов, но корабельные пушкари ударили из пушек по шатру; Ярофей торопливо спустился вниз. Казаки разбежались.

Тогда вылез из подлаза Соболиный Дядька - старец дряхлый, обнажил белую голову и, опираясь одной рукой на костыль, а другой на бревенчатый оклад, призывал:

– Казаки!

Около него собрался немалый круг. Соболиный Дядька говорил:

– Казаки! Отчего терпим изменников и трусов? Надо их повывести с корнем.

Ветер разметал седые космы старца, а он, задыхаясь и падая, говорил:

– Казаки, умрем, как подобает русским воинам!

Старца снесли в шатровую подклеть.

Казаки разошлись по бойницам и подлазам, отбиваясь кто чем мог.

Синь-готу подтянул пушки еще ближе. Пушки ударили по крепости, подожгли ее с трех сторон.

С кучей храбрецов Ярофей спас крепость от огня. Синь-готу, встретив неслыханное упорство русских и терпя в огневых запасах нужду, послал в крепость четырех маньчжуров и доктора-иезуита. Посланцы через толмача, подойдя к крепостному валу, кричали:

– Сдавайтесь на милость великого богдыхана!

Ярофей

отвечал с башни крепости:

– Не бывать тому! Милости богдыхановы нам ведомы - то петля да могила!..

Маньчжуры уговаривали:

– Великий богдыхан проведал о ваших бедах: многие от ран умирают, истекая кровью! Шлем доктора и лекарства травяные! Такова милость богдыханова.

Ярофей посланцев Синь-готу в крепость не пустил:

– Не ищем ваших милостей! Все в добром здравии проживаем!

Синь-готу, пораженный столь непреклонной силой албазинцев, решил крепость окружить.

На заре Ярофей Сабуров с сотней казаков ринулся из крепости в тайный пролаз.

Синь-готу видел, что сила русских мала.

Конники густой цепью окружали казаков и теснили их к Амуру.

Казаки отбивались.

Сабуров махал саблей, кричал. Крик тонул, глох... Казаки не слышали голоса атамана.

Маньчжурские воины, вскинув желтое знамя, кинулись в атаку, казаков смяли и опрокинули.

Ярофей Сабуров, побитый, окровавленный, с тремя казаками прорвался с левой стороны; он пытался добежать до леса, чтобы скрыться от тучи стрел.

Беглецов быстро заметили. Маньчжурский конник с желтым флажком на длинном древке отделился от конной цепи и поскакал в погоню. С корабельного мостика следил за боем именитый маньчжур Синь-готу. Рассмотрев в трубу на Ярофее Сабурове чешуйчатую кольчугу и высокую железную шапку, узнал в нем воина не простого, приказал:

– Надо этих трех русских поймать живыми. Особенно мужа рослого, в доспехах добрых, который в бою барсу подобен.

Конники и пеший строй стали смыкаться в плотное кольцо.

Ярофей разгадал их замысел, живым в плен попадать не хотел, побежал в крепость. Конники преградили путь.

Ярофей взбежал на холм и крикнул дозорному казаку:

– Бейте из пушек! Не мешкайте, казаки! Бейте! Смерть мне едина, иной не быть!

Маньчжуры надеялись, что албазинцы, щадя своих воинов, не станут стрелять, без опаски вышли на чистый холм.

Албазинцы ударили из пушек и самопалов.

...Ветер гнал по небу черные лоскуты туч. Луна пугливо косилась на землю, мутными пятнами освещала лес, горы, обливала башни крепости блеклой зеленью.

Поодаль воины Синь-готу жгли костры.

Луна озарила ратное поле. Зелеными пятнами засветился холм, на холме лежал в чешуйчатой кольчуге рослый воин. Железный шлем валялся поодаль. Воин лежал, широко разметав длинные руки. Ветер трепал волосы.

Воин застонал, оторвал голову от земли и вновь уронил.

Где-то далеко завыл шакал. Туча закрыла луну, темь нависла. Тени сгустились. Чаще перекликались сторожевые дозоры Синь-готу.

У крепостной стены, подле тайного подлаза, проползли три тени. Послышался шепот: