Альбион
Шрифт:
Перед тем как появились первые вселенные, времени не было. Не было даже понятия перед тем. Было просто ничто, состоявшее из двенадцати измерений, которому не терпелось стать чем-то, но оно не могло. Ничего не получалось. И вообще, если не было времени, как могли существовать амбиции? Так бы и продолжалось это безвременное существование двенадцати мерной субстанции, если бы не случайность, если бы не флуктуация вероятности, коснувшаяся пустоты и давшая начало времени.
Возникло время, относительно которого можно было меняться и измерять скорость этих
Любое созидание требует разрушения. За микросекунды, в течение которых образовалось множество вселенных, двенадцатимерное ничто поглотило само себя, породив целый лес пространственно-временных структур. Восемь из двенадцати измерений были разрушены, а оставшееся после них эхо рассеялось по всем бесчисленным мирам. Четыре других измерения, включая время, набросили свои цепи на это скопище вселенных, контролируя его ярость и предотвращая, насколько это возможно, его реакцию на капризы игривой вероятности.
Их контроль над мультивселенной оказался, конечно же, не полным, поэтому вероятность была всё ещё способна терзать края реальности, постепенно изнашивая их. Фактически, бесконечное число реализованных вероятностей вскоре стало бы равнозначно варианту, вновь возникла бы двенадцатимерная субстанция, известная как Бог, если бы не одна маленькая потеря. Сразу после того, как первая искра запустила механизм образования вселенных, часть двенадцатимерной субстанции сохранилась в первозданном виде.
Этот осколок путешествует по многочисленным вселенным, принимая форму живущих там существ. Посетив вселенную Альбиона, он принял форму женщины — Элисс, появление которой вы могли бы наблюдать, если бы подольше постояли возле берёзы на берегу ручья.
Тем не менее, вы всё равно узнали о её появлении, направляясь своей дорогой, хотя и не поняли, о чём, собственно, вы узнали. Всё вокруг как-то прояснилось, и вы вдруг стали узнавать детали окружающего мира — ощущение, которого раньше никогда не испытывали. Теперь вы стали ясно понимать, куда и зачем идёте.
Освобождение от амнезии пьянит ваш разум. В потоке новых для вас эмоций вы уже почти решаетесь повернуть обратно только потому, что раньше этого никогда не делали. Но нет: вы голодны и ваше пробудившееся сознание вместе с прежним подсознанием подсказывают вам, что пища ждёт впереди, там, куда вы шли изначально. Вы не возвращаетесь обратно, но, тем не менее, ваше сердце прыгает в груди от того, что вы самостоятельно выбрали этот путь.
Элисс, не беспокоясь о том, что она с вами сделала, подзывает маленькую бабочку, и та садится ей на плечо.
Она смотрит на бабочку и смеётся.
Затем, завернувшись в мягкую зелень плаща, она лёгкой походкой направляется исследовать свою новую вселенную.
* * *
— Мама! Мама!
Маленький мальчик бежал по улице деревни, которую Терман после долгих месяцев раздумий назвал Лайанхоум в честь своего сына, названного Лайаном. Дающий Имена не побоялся выглядеть нескромным. Маленький Лайан считал себя самой важной персоной в деревне, важнее даже, чем Терман и Майна.
— Мама, я нашёл ракушку!
Он
Сначала, когда он родился, она и Терман думали, что он может оказаться сыном одного из солдат, изнасиловавших её в тот злополучный день. Но это заботило Термана меньше всего: в любом случае он был готов принять мальчика как собственного. Однако Майна очень переживала до тех пор пока, не увидела в своём сыне черты отца.
Да, это был сын Термана.
Засмеявшись, она взглянула на протянутую ей «ракушку».
— Так, что у нас тут? — спросила она, ощущая тепло его упругих ягодиц на своей руке. — Это вовсе не ракушка, маленький человек.
— Не такой уж и маленький.
— Хорошо. Тогда человек средних размеров.
Свободной рукой она повертела предмет. Муж научил её и других жителей деревни многим премудростям, известным в Мире, но она всё ещё нервничала, когда приходилось судить о самых различных вещах, которые приносил ей Лайан. У них был теперь новый дом, гораздо больший, чем тот, в котором жили её родители. Несмотря на это, он доверху был заполнен находками Лайана. Терман стонал всякий раз, когда ребёнок являлся домой с новым грузом, и Майна подозревала, что время от времени, когда никого не было, он выносил из дома килограммы интересных камней и других штучек.
— Похоже на ракушку, — сказал Лайан, держась рукой за шею Майны.
— Не думаю, — ответила она. — Тебе, пожалуй, стоит спросить об этом у отца, но мне кажется, это похоже на окаменелость.
На камне был виден отпечаток какого-то животного. Она вспомнила, что Терман рассказывал о древних существах, живших в море до того, как Альбион отделился от остального мира. По виду это животное напоминало краба. Хорошо был заметен отпечаток подковообразного тела и одной клешни.
«Ведь только совсем недавно, — подумала она, — мы считали всё это игрой случая или, как думают эллоны, загадками, подброшенными нам насмешливым Солнцем».
Она осторожно выпустила Лайана, и тот мягко шлёпнулся на высохшую глину. Он с осуждением посмотрел на неё: разве матери так поступают?
Она засмеялась, и это не понравилось ему ещё больше.
— Дерьмо! — закричал он, очевидно, пытаясь произвести впечатление своей грубостью.
— Нет, нет. Не сейчас… Я уже ходила в туалет сегодня утром, — спокойно заметила она.
— Хорошая ракушка, правда?
— Это не ракушка, малыш.
Вокруг них были люди. Теперь, когда Терман стал членом общины, к Майне и её ребёнку в деревне относились с уважением. Вначале, правда, шли споры по поводу отцовства ребёнка. Многие так же, как и Майна, полагали, что он был зачат одним из солдат. Однако когда Лайан стал старше, всем стало ясно, что Лайан — сын Термана.