Александр Флеминг
Шрифт:
В Оклахоме ходил слух, что одна пожилая дама, пожертвовавшая большую сумму в Фонд, удостоилась чести познакомиться с сэром Александром и спросила его, чем он объясняет свой успех. Он будто бы ответил: «Полагаю, что богу угодно было получить пенициллин, поэтому он и создал Александра Флеминга». Когда ему пересказали этот анекдот, он ничего не сказал, но и не внес эту историю в папку «Мифы о Флеминге»; видимо, история была правдива. На обратном пути из Оклахомы он побывал во многих лабораториях. Его познакомили с ауреомицином и хлоромицетином. Семья антибиотиков все разрасталась.
Вернувшись в Лондон, он застал жену в тяжелом состоянии. Своим друзьям по больнице он горестно говорил: «Она не встанет». Миссис Макмиллан пришла проведать Сарин. Флеминг сам открыл дверь. «Я
Похоронив ее, Флеминг в тот же день пришел в лабораторию и, как всегда во время чаепития в библиотеке, занял свое место во главе стола. Он не говорил о своем горе, но постарел на двадцать лет. Глаза у него были красные. В течение нескольких недель он выглядел трогательным старичком с дрожащими руками. Он стал еще позже засиживаться на работе и закрывал дверь в свою лабораторию, чего раньше никогда не делал.
Каждый вечер он по-прежнему бывал в клубе художников и оставался там дольше, чем раньше. В опустевшем доме ему было одиноко и тоскливо. Придя из клуба, он, чтобы скоротать вечер, с грустью перевешивал картины. Этажом выше жила сестра Сарин – Элизабет, вдова Джона Флеминга. Сестры-близнецы были очень похожи внешне, но совершенно разные по характеру. Насколько Сарин до болезни была веселой, шумной и жизнерадостной, настолько Элизабет была меланхоличной, особенно после того, как потеряла мужа. После смерти Сарин она часто впадала в состояние депрессии. Флеминг, по своей доброте и преданности родным, предложил ей обедать вместе. Некоторое время с ним жили еще его сын Роберт и племянник – оба студенты Сент-Мэри. Но затем Роберт стал проходить практику в больнице, а позже, в 1951 году, уехал в колонии отбывать военную службу. Сэр Александр оказался в полном одиночестве. На субботу и воскресенье он уезжал в Редлетт, к своему брату, но всю неделю этот еще не старый человек с молодой душой все вечера проводил с пожилой и больной женщиной. К счастью, умная и преданная Алиса Маршалл – она вела хозяйство с тех пор, как слегла Сарин, – прилагала все усилия, чтобы сделать для него жизнь, насколько это было возможно, спокойной и терпимой.
Одно придавало ему мужество и было ему опорой – его работа. Он вместе с доктором Вурека, доктором Хьюгом и доктором Кремером взялся изучать действие пенициллина на proteus vulgaris. Протей, выращенный в присутствии небольшого количества пенициллина, перерождался самым необычным образом, приобретал разные фантастические формы, Он был снабжен ресничками, которые давали ему возможность передвигаться. Эти реснички у нормального протея невидимы, но у «уродливых» разновидностей протея и под стереоскопическим микроскопом они были очень хорошо различимы. Флеминг изучал их движения с большим интересом, потому что Пижпер, очень известный бактериолог, утверждал, будто эти реснички – нити слизи, которая выделяется микробом, когдаон быстро двигается, и отнюдь не служат ему средством передвижения.
Однажды Флеминг показал доктору Вурека под микроскопом замечательную разновидность протея, наделенного большими «распростертыми крыльями», которыми микроб «яростно размахивал», чтобы уйти с того места, где он находился. Через несколько секунд движение крыльев прекратилось. Флеминг огорчился и попытался уговорить микроб снова зашевелиться. «Ну, двигайся!» Но, естественно, ничего не добился. В это время его вызвали в соседнюю лабораторию. Уходя, он сказал: «Заставьте его шевелиться».
Вурека пришло в голову переместить зеркало, которое отражало свет на изучаемый предмет. Какова
Когда Флеминг вернулся, он очень обрадовался этому небольшому открытию. В течение многих недель он «развлекался» этим явлением, отмечая, сколько времени микроб бьет крыльями и сколько, утомившись, отдыхает. Ему подарили магнитофон, который заменял ему ассистента. Флеминг вслух отсчитывал секунды, рассказывал о происходящем, и аппарат записывал все его замечания. Как известно, удрученный смертью Сарин, он первые месяцы часто вопреки своим обычным привычкам запирался у себя в лаборатории. Проходившие через вестибюль слышали, как он считал своим хриплым и утомленным голосом. На тех, кто его знал и любил, это производило удручающее впечатление.
Но вскоре в нем снова проснулась потребность делиться своими наблюдениями с коллегами. Однажды доктор Стюарт, недавно поступивший в Институт, вдруг увидел, что его патрон приоткрыл дверь и, высунувшись, спросил:
– Вы не делаете ничего такого, чего нельзя прервать?
– Нет, сэр, конечно, нет.
– Вы что-нибудь знаете о протее?
– Очень мало.
– Well, зайдите ко мне в лабораторию.
В лаборатории Флеминга Стюарт увидел три микроскопа. Между ними и разными источниками света были расставлены фильтры. Флеминг торопливо переходил от одного микроскопа к другому, перемещая фильтры, следил за происходившими изменениями и диктовал свои наблюдения на магнитофон. Он предложил Стюарту помочь ему, и это превратилось «в цирковой номер», как рассказывает Стюарт: они оба бегали от микроскопа к микроскопу, наталкиваясь друг на друга. «Бациллы то поднимались, то опускались... Мы командовали: „Вверх! Вниз! Туда! Сюда! Стой! Марш!“ Мы были так поглощены нашей работой, что не заметили, как в лабораторию зашел какой-то довольно важный посетитель. Когда он открыл дверь и увидел, как Флеминг со своим ассистентом мечутся и кричат, он решил, что мы оба слегка тронулись».
Флеминг – Тодду.
За последние шесть месяцев единственная небольшая работа, на которую я был способен, состояла из наблюдений под стереоскопическим микроскопом за протеем, выращенным на стеклянной пластинке на агаре с пенициллином. Он кружится, как часовая пружина, вращается в поле зрения микроскопа целый день, как огненное кольцо фейерверка. Мы имеем возможность хронометрировать его движения, вызывать их, останавливать и наблюдать за импульсивными движениями ресничек микроба. Он превосходно реагирует на раздражитель; и мне начинает казаться, что даже микроб обладает какой-то примитивной нервной системой.
В сентябре 1949 года щедрый американец Бен Мэй подарил Институту два изумительных аппарата, чтобы дать возможность доктору Вурека проделать дополнительные исследования по ее работе, – микроманипулятор и микрогорелку, изобретенные французским ученым, доктором Фонбрюном. Эта аппаратура давала возможность перемещать микробы невидимыми невооруженным глазом инструментами. Доктор Вурека отлично владела французским языком. Флеминг послал ее в Пастеровский институт, чтобы она освоила методы работы с новыми приборами.
Доктор Вурека – Бену Мэю, 14 сентября 1949 года.
Я разделяю ваше восхищение французским микроманипулятором. Это замечательный аппарат. Иногда мне даже не верится, что мы делаем такие крошечные инструменты и проводим такие тончайшие операции. Это похоже на волшебство. Мосье Фонбрюн мне очень помогает. Он занимается со мной ежедневно от двух до семи часов вечера, знакомит с техникой своих фантастических аппаратов и выделяет нужные мне бактерии. Подумать только, что было время, когда я вам говорила: «Ах, если бы я могла взять вот эту», а теперь я это делаю мгновенно, и мне кажется, что это сон... Я согласна с вами, что французские приборы дают возможность производить гораздо более обширные и тонкие наблюдения, чем другие аппараты...