Александр Гитович
Шрифт:
Русский читатель почти ничего не знал о первом великом поэте Китая Цюй Юане (340–278 до н. э.), творчестве Тао Цяня (365–427) и их прямых наследников — замечательного романтика Ли Бо (701–762), его друга — выдающегося лирика Ду Фу (712–770). Правда, первые переводы этих и некоторых других китайских поэтов были сделаны в 20-х годах нашего века Ю. К. Шуцким под редакцией академика В. М. Алексеева. Но они не стали достоянием широкого круга читателей. В большой и самобытный мир их поэзии ввел нас Гитович.
Две с половиной тысячи лет назад жил поэт Цюй Юань (340–278 до н. э.). Через все его произведения проходит тема трагической участи народа и государства, предаваемых бесчестными вельможами. Историк Сыма Цянь, живший сто лет спустя после смерти Цюй Юаня, писал:
«Цюй Юань сумел показать всю
Гитович перевел немало стихов Цюй Юаня. К числу наиболее совершенных переводов относится перевод лучшего из 25 его произведений — «Лисао» («Скорбь»). Это — большая поэма, повествующая о переживаниях поэта, только что несправедливо отрешенного от должности и сосланного на юг. Однако содержание поэмы выходит далеко за рамки биографии одного человека. В ней с исчерпывающей полнотой поэт высказывает свой взгляд на современную ему действительность. Цюй Юань свой талант, свою мудрость хотел отдать людям, государству, чтобы видеть его «в полном процветанье», но —
Погрязло все В стяжательстве махровом, Где каждый Черной злобой одержим.Деспотизм власти тиранов, которым душа народа навек чужда, низкопоклонство претили поэту, он задыхался в атмосфере, где слово разума вызывало насмешку или негодование.
Скорблю — Какие люди правят нами! В какой ничтожный век Живу сейчас! И слезы Закрываю я цветами, А слезы Все текут из старых глаз…Цюй Юань пишет о крушении своих иллюзий и тем не менее не изменяет идеалам.
Не дружит сокол С птицами простыми, Кружась над миром Гор или равнин. Квадрат и круг — Они несовместимы, Двух дао [2] нет — Есть светлый путь один.Гитович не сразу взялся за перевод поэмы. Стало известно, что издательство предложило перевести «Лисао» Ахматовой. Она начала работать над переводом.
2
Дао — буквально: путь. Здесь слово обозначает и путь, и более широкое понятие — основу существования мира.
Н. Т. Федоренко, сделавший подстрочник, недоумевал, почему медлят с переводом «Лисао».
Между тем объяснение было простое.
«Я, как Вы прекрасно понимаете, готов был бы идти для Анны Андреевны хоть в огонь и в воду, а не то чтобы уступить ей Лисао, — писал Гитович Н. Т. Федоренко. — Но Ваш перевод остался у меня, и я много раз возвращался к нему и размышлял над этой действительно потрясающей и гениальной поэмой.
И вот ведь как бывает: только переводя стихи Цао Чжи, самого прямого на мой взгляд, последователя
Итак, когда я перевел Лисао и сжег свои корабли, я не мог, разумеется, и думать о том, чтобы опубликовать его без благословения Вашего и без благословения первого переводчика, потому что им была Ахматова. Я послал ей поэму. Телеграмму я получил сразу: „Благодарю за великого Лисао. Перевод выше любых похвал“».
С не меньшим воодушевлением Гитович работал над переводами Ли Бо. Этого поэта называли магом, волшебником. Он умел, как говорили современники, «взнуздать ветер» и мчаться в свободном полете во Вселенной. Земля была для него постелью, а одеялом — небо. Это был эпикуреец и мечтатель, изведавший в жизни, казалось, все, что может выпасть на долю человека: побывал на вершине славы и был приговорен к смертной казни, правда, потом замененной ссылкой. Ли Бо превыше всего ставил независимость. Однажды «в кабачке на базаре в Чанани» он дремал, когда император прислал ему приглашение на императорскую лодку. Ли Бо не соблазнила милость владыки. Он просил посыльного передать: «Я слуга вашему величеству, но когда пьян, я сам — небожитель».
Гитович переводил и Ду Фу, мечтавшего «такой построить дом», где всем людям было бы тепло («пусть я замерзну — лишь бы было так»).
Ду Фу, пишет Гитович в «Заметках переводчика»:
«никогда не обладал славой, какой обладал его старший друг Ли Бо, которому, так или иначе, слава помогала жить. Ду Фу, — он был моложе Ли Бо на 11 лет, — восхищался своим гениальным другом. О соперничестве между ними, казалось, не могло быть и речи. Так думали современники, так думали друзья этих двух поэтов. Так не думал только один человек в Китае: Ли Бо. Это явствует из его стихов к Ду Фу, иногда шутливых и слегка насмешливых. А если посоветоваться с его стихами, то совершенно отчетливо видно: Ли Бо знал, что его молодой друг не только равноценен ему по необычайной своей гениальности, но где-то Ду Фу более серьезен».
У старых китайцев, отметил академик Н. И. Конрад на обсуждении переводов Гитовича, была великолепная традиция: не отпускать своих поэтов в вечность, не дав им наименования. Ду Фу дали наименование — шэн, что значит мудрец…
Ду Фу писал о страданиях народа как о своих собственных. Его поэзия — поэзия самой высокой гражданственности. Он никогда не забывал о том, что во дворцах «вина и мяса слышен запах сытый, а на дороге — кости мертвецов». Он с гордостью причислял себя к тем, кто «глиняный старый кувшин берет» «в крестьянские грубые руки», совершенно недвусмысленно заявлял о своих социальных симпатиях.
Книга стихов Ду Фу в переводах Гитовича выдержала за короткое время три издания. С ее страниц звучит голос поэта, о котором невозможно сказать, что он «древний» — так современно звучат его стихи. Вот, например, «Песня о хлебе и шелковичных червях»: поэт огорчен, что всюду, куда ни бросишь взор, увидишь воинов в доспехах.
О, если б Переплавить мы могли Доспехи На орудия труда, Чтоб каждый дюйм Заброшенной земли Перепахать — И было б так всегда! Чтобы крестьянин Сеял в добрый час И шелководством Занялся опять; Чтоб мирным людям, Как теперь у нас, Не надо было Слезы проливать; Мужчины в поле Выполняли б долг, И пели женщины, Мотая шелк.