Александр I и тайна Федора Козьмича
Шрифт:
Не скрываю от себя, что моя гипотеза об Уварове нуждается в дальнейшем подтверждении. Но построение ее показывает, что для отождествления с Федором Козьмичом вовсе нет необходимости обращаться к личности Александра I и окружать ее необыкновенным ореолом нравственной высоты; и по-прежнему справедливыми остаются слова генерал-адьютанта Плаутина который незадолго до своей кончины говорил сыну: «Кто тебе скажет, что император Александр Павлович удалился в Сибирь, тот солжет, так как я в Таганроге сам клал его в гроб».
Глава IX. Происхождение легенды
Можно
Все это уже подготовило почву для возникновения легенды об «удалении Александра от мира» в Таганроге. Но при выяснении времени возникновения подобных слухов и содержания их оказывается, что возникли они не «тотчас у гроба» императора, а после 14 декабря; притом единичные слухи о том, что Александр I «жив», тонули в массе других слухов, утверждавших, что он пал жертвой заговора, что та же судьба ждет Константина Павловича и самого Николая I. Из 51 слуха Федорова Николай Михайлович привел около 15, «касающихся императора Александра», из них только 5 считают Александра I в живых, что по отношению к общей цифре 51 — ничтожно. В письме Евдокима, написанном летом 1826 года, и вообще не повторено слухов о том, что Александр I жив, — знак, что к этому времени (после погребения императора) они уже прекратились.
После этого в развитии легенды наступил долгий перерыв.
При появлении в Сибири Федора Козьмича сначала говорили, что он беглый ссыльнокаторжный, и «молва, существовавшая между сибиряками об этом таинственном отшельнике, не признавала его за покойного императора Александра 1». Смирнов, посетивший старца в 1858 году, в своей «Заметке» сообщает, что спустя лет пятнадцать, в 1870-х годах, уже после смерти старца Федора, он впервые услышал в Томске от родственников Хромова «легковерное уверение» о необыкновенном величии этого старца отшельника, будто бы скрывающегося в тайне самого императора Александра Павловича, но, добавляет он, легковерная молва держалась в ограниченном кругу родственников и близких знакомых Хромова.
По мнению архиепископа Вениамина, служившего в Сибири с 1862 года (за два года до смерти Федора Козьмича), Хромов «помешался на мысли, что Федор Козьмич, живший и умерший у него, был не кто иной, как император Александр I.
Рассказы о том, что Хромов возил в Петербург икону и перстень старца, признанный будто бы за «пропавший в день смерти Александра I», и что Хромова посадили в Петропавловскую крепость, будучи проверены Николаем Михайловичем, оказались «выдуманными». Верен только факт приезда Хромова в Петербург, где он бывал, по его собственным словам, несколько раз за время 1858–1868 годов. По наведенной мною в архивных делах справке выяснились и причины его приезда: в 1857 году он возбудил денежный иск в размере около 40000 рублей к одной несостоятельной промышленной компании; в мае 1867 года обращается с апелляцией в Комиссию прошений на высочайшее имя по другому делу, и тоже о денежном взыскании. Ничего, что бы имело интерес по отношению к нашей теме, в делах нет.
Впрочем, сохранился след, что в октябре 1866 года Хромов получил отказ в ответ на свое прошение на высочайшее имя: «о дав. личного объяснен.», как помечено во входящем журнале; но самого дела об этом не сохранилось. Вероятно, здесь речь идет о «письме» Хромова Александру II (от
5 сентября того же года), где Хромов, ссылаясь на «невозможность изложить на бумаге слова, передаваемые ему благочестивым старцем Феодором», принимал на себя смелость «дополнить» их в личной беседе. «Я могу передать их подробно изустно, и то лишь лично вашему величеству», — писал он.
Легенда с течением времени расцветала, так что дважды, в конце восьмидесятых и в девяностых годах, возникало в департаменте полиции «секретное» дело «о некоем старике, о котором ходят в народе ложные слухи»; наводились справки по поводу того, что «в келье (старца) служат панихиды, имеется постель с надписью «Александр Благословенный», и такая же надпись имеется на каком-то кресте», причем «в распространении означенных слухов о Козьмиче и портретов его заинтересован купец Хромов». Дело это привлекло участие обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева.
Распространение слухов и всяких листков о Федоре Козьмиче было запрещено, и самые издания такого рода были конфискованы. Но это не остановило распространения «ложных слухов». Варьируясь, легенда все более разукрашивалась досужей фантазией. Ходил следующий рассказ, будто бы слышанный от вагенмейстера полковника Соломки (свидетеля смерти Александра I) неким Е. С. Арзамасцевым: «18 ноября 1825 года, поздно вечером, когда уже стемнело, государь позвал Соломку и приказал ему оседлать трех лошадей. Затем Александр I сел на одну из них, а на остальные две приказал сесть Дибичу и Соломке. Все втроем поехали за город и отъехали верст 7. Тогда государь остановился, сердечно попрощался с Дибичем и Соломкой, велел им вернуться назад, и строго приказал никому не говорить об этом. Сам же быстро поскакал вперед, пришпорил коня и скрылся в темноте».
На эту версию, помещенную в «Колоколе», внук Соломки П. С. Соломко отозвался печатным заявлением, что «рассказы этого Арзамасцева чистейший вздор. Никогда мой дед не говорил этому неизвестному нам, да, полагаем, и ему, и не мог говорить тех вещей, какие ему приписывает г. Арзамасцев. В нашей семье, как драгоценная реликвия, сохраняется прядь волос императора, отрезанная по его кончине, и бювар, которым он пользовался в последние дни. Дед мой всегда с благоговением говорил об Александре I, и никогда в его речи не проскальзывало даже и намека на возможность, что под именем Александра I погребен кто-либо другой».