Александр II

Труайя Анри

Но отнюдь не волнения студенческой молодежи являлись главной заботой Александра. Его восшествие на престол породило опасные настроения в Польше. Поляков интересовало не освобождение крепостных, поскольку крепостное право у них было отменено с момента введения кодекса Наполеона, а освобождение всей нации из-под российского владычества. Конституционная хартия, предоставленная Польше Александром I в 1815 году, была отменена после подавления Николаем I польского восстания в 1931 году. Тем не менее поляки надеялись поднять еще одно восстание и даже расширить свою территорию. В 1856 году Александр II заявил делегатам польской шляхты, съехавшимся в Варшаву: «Оставьте ваши мечты о независимости, отныне они несбыточны». Однако при этом он предоставил амнистию бывшим бунтовщикам, вернул им конфискованное имущество, выдал паспорта для выезда за границу и назначил вице-королем либерального князя Михаила Горчакова, последнего защитника Севастополя. Эти знаки доброжелательства вместо того, чтобы утихомирить буйные головы, разожгли еще большие страсти. Шляхта, духовенство, университетская молодежь, видные деятели – все единогласно требовали положить конец российскому господству. Польские эмигранты, рассеянные по всей Европе, проводили

агитационную кампанию в поддержку борьбы своих соотечественников. В Париже они настроили общественное мнение в свою пользу и тронули сердце Наполеона III. Постепенно польская проблема стала проблемой не только России, но и Европы. В самой Польше события развивались стремительно. Некое «Сельскохозяйственное общество», официально учрежденное в Варшаве в феврале 1861 года с целью изучения взаимоотношений крестьян и землевладельцев, сразу же превратилось в центр пропаганды борьбы за национальное освобождение.

Поначалу император Александр не придавал всему этому значения. «Я не завоевал Польшу, а унаследовал, и мой долг сохранить ее, – сказал он французскому послу герцогу де Монтенбло. – Я убежден, что сделал для нее все, что было в моей власти». Но 13 февраля в Варшаве были распространены листовки, призывавшие горожан собраться на площади Старого города и пройти шествием до дворца губернатора в ознаменование годовщины битвы при Грохово в 1830 году, в которой повстанцы одержали победу. Демонстранты с факелами и знаменами, распевавшие псалмы и национальный гимн, были разогнаны полицией во главе с полковником Треповым. Через день была организована еще одна манифестация. В полицейских полетели камни. Те ответили беспорядочной стрельбой. Толпа с криками разбежалась. На земле остались лежать шестеро убитых и шестеро раненых. Сразу после этого граф Анджей Зелински, председатель Сельскохозяйственного общества, собрал своих сподвижников, и они составили обращение к царю с требованием «во имя всей страны» восстановить в Польше права католической церкви, традиционных законодательства и образования, то есть, другими словами, предоставить Польше автономию. Это обращение было передано делегацией князю Михаилу Горчакову, который, придя в полное смятение, обязался передать петицию императору, разрешил торжественные похороны жертв, обещал не выпускать полицию из казарм в день похорон, согласился отстранить полковника Трепова от командования и распорядился не препятствовать более проведению манифестаций.

Безрассудная смелость поляков и слабость Михаила Горчакова привели Александра в замешательство. Он приказал князю проявлять твердость. «Скажите им, что не смогли передать мне их обращение в силу неуместности и непоследовательности изложенных в нем требований, – пишет он ему. – Если волнения продолжатся, в Варшаве должно быть введено осадное положение. В случае необходимости обстреливайте город из крепости».

Этот всплеск ярости – вторжение тени Николая I в жизнь Александра. Это не он, а его отец отдавал грозные приказы. Не говорил ли ему Николай, лежа на смертном одре: «Держи все в своих руках»? Главная опасность для России заключалась в распаде под натиском составлявших ее разнородных народов. Нужно было срочно закручивать гайки.

Успокоившись, Александр вернулся в обычное для него расположение духа. Он созвал своих министров, чтобы выслушать их соображения по поводу польских событий. Большинство из них считали, что уступать бунтовщикам нельзя ни в коем случае, дабы не подвергать риску целостность государства. В то же время все признавали, что многие обещания, данные полякам, остались невыполненными. Не пришло ли время изменить политику? Александр, со своей стороны, полагал, что правительство, достойное своего звания, может пойти на уступки, которые вовсе не обязательно должны расцениваться, как мягкость. Дабы преодолеть кризис, он решил обратиться к влиятельному польскому дворянину графу Велопольскому. Тот мечтал о примирении между двумя славянскими народами, но отдавал себе отчет в том, что Россия не согласится с существованием независимой Польши. Хотя это и было вопреки всякой справедливости, исторические, географические и стратегические соображения не позволяли царю отделиться от этого буферного государства. Все, на что могли рассчитывать поляки, – нечто вроде автономии под протекторатом России. В то время как его соотечественники пребывали во власти иллюзий, Велопольский, настроенный более реалистично, подготовил для императора ряд предложений. Ознакомившись с ними, Александр согласился с созданием в Польше Сената, Комиссии по делам образования и религии, а также с проведением реформы в учебных заведениях и правительственных учреждениях.

Назначенный председателем Комиссии по делам образования и членом правительственного совета, Велопольский стал в Польше более важной фигурой, чем сам Михаил Горчаков. Все зависело от этого честного, неподкупного человека, ратовавшего за сотрудничество с Россией. Однако сам факт его назначения царем бросал на него тень подозрения в глазах экстремистов. Они видели в нем не посредника, а прислужника врага. Едва он приступил к выполнению своих функций, как манифестации возобновились. В Варшаве, по наущению членов тайных организаций, мужчины оделись в национальные костюмы, а женщины – в траурные платья. В костелах распевали революционные песни, на улицах освистывали полицейских и били стекла в домах русских чиновников.

Александр не мог понять, почему его инициативы, продиктованные самыми благими намерениями, наталкиваются на стену непонимания и ненависти. Неужели для разрешения русско-польских разногласий нет других средств, кроме насилия? И опять, протянув руку, он вновь забрал ее. Природные доброта и мягкосердечие постоянно боролись в его душе с необходимостью принимать жесткие решения. Эта борьба стала знаком его судьбы.

Больной, измученный политическими баталиями, Михаил Горчаков скоропостижно скончался. Для поддержания порядка Александр послал в Варшаву министра обороны генерала Сухозанета, а чуть позже, в качестве преемника Михаила Горчакова на посту вице-короля – генерала Ламбера. Жесткий и усердный генерал Сухозанет был сторонником силового решения проблемы. Он считал, что с бунтовщиками не о чем разговаривать, их нужно уничтожать. По его приказу одни манифестанты были осуждены военными трибуналами по ускоренной процедуре, другие сосланы в отдаленные

губернии на основании простого административного решения. Эти репрессивные меры пришлись не по вкусу Велопольскому, все еще верившему в силу убеждения. Новый вице-король граф Ламбер, оказавшись между непримиримым Сухозанетом и миролюбивым Велопольским, соглашался то с одним, то с другим. Тем временем положение продолжало ухудшаться. Солдаты врывались в костелы, где верующие молились об избавлении их от русских. За распевание революционных песен перед алтарем было арестовано тысяча человек. Прелат Бялобрежский, наместник архиепископа, высказал протест против этого «возврата в эпоху Аттилы» и приказал закрыть все костелы. Пришедший в отчаяние Ламбер обвинил военного коменданта Варшавы Герштенцвейга в превышении полномочий. Герштенцвейг не перенес обиды и пустил себе пулю в висок. Эта драма окончательно выбила Ламбера из колеи. Он слезно умолял царя освободить его от должности. Александр заменил его на генерала Людерса. Велопольский, уставший от постоянных споров с Сухозанетом, тоже попросился в отставку. На сей раз царь отказал. Сухозанет тут же пишет императору письмо, предупреждая его об опасности, которую представляет этот человек. «Он (Велопольский) продолжает выказывать неповиновение и творит всевозможные нелепости, – заявляет Сухозанет. – Я не решаюсь предпринимать против него решительные действия, но терпеть его выходки далее становится опасным». Александр уступает увещеваниям министра обороны и телеграфирует ему: «Ваше письмо убедило меня в том, что Велопольского нельзя оставлять в Варшаве. Передайте ему мой приказ немедленно прибыть в Санкт-Петербург. Если он не подчинится, арестуйте его и заключите в крепость. Держите меня в курсе событий».

Велопольский попросил дать ему несколько дней для приобретения шубы и удобной кареты. Прибыв в Санкт-Петербург, он обнаружил, что здесь тоже нет единодушия. Великий князь Константин и великая княгиня Елена решительно встали на его сторону, не видя иного выхода, кроме как проявления терпимости к братскому народу. Под их влиянием царь в третий раз изменил свое мнение и признал – в присутствии Велопольского, – что в Польше необходимо отделить военную власть от гражданской. Более того, он решил поставить во главе гражданской администрации своего гостя. Должность наместника Александр оставлял за своим братом, великим князем Константином, чей либерализм, по его мысли, должен был умиротворить поляков.

Однако назначение Константина и возвращение в Варшаву Велопольского, облеченного доверием императора, возымели на участников сопротивления прямо противоположное действие.

21 июня великий князь Константин подвергся покушению при выходе из здания театра. Пуля попала в эполет и слегка задела плечо. Константин, не утративший самообладания, телеграфирует брату: «Моя супруга была не очень сильно напугана этим известием. Ее подготовили соответствующим образом. Фамилия нападавшего Ярошинский, он портной». Спустя несколько дней, обращаясь к польской знати, пришедшей поздравить его с чудесным спасением, он заявил: «Это второе покушение за одну неделю. Провидение защитило меня, и я считаю это счастливым случаем, поскольку он продемонстрировал стране, какой степени достиг разгул анархии. Я глубоко убежден в том, что благородный польский народ не одобряет преступления подобного рода. Но это все слова, а нужны действия. Мой брат желает вам счастья, и именно поэтому он прислал меня сюда. Выполняя свою миссию, я рассчитываю на вашу поддержку». Вскоре после этой встречи произошли еще два покушения, теперь уже на жизнь Велопольского. Преступники, не сумевшие поразить свою цель, были схвачены, осуждены и повешены в крепости вместе с Ярошинским.

Эта казнь вместо того, чтобы испугать поляков, вызвала у них жажду мщения, и антирусские манифестации приобрели еще большую массовость. Тогда Велопольский решил провести в Польше набор рекрутов в армию, но не по жребию, как обычно, а по спискам. В эти списки были включены все молодые люди, подозревавшиеся в революционной деятельности. Однако большинство из них были заранее предупреждены сообщниками, имевшимися у них в местной военной администрации. Они бежали из Варшавы и создали в прилегающих лесах отряды, вооруженные косами, тесаками, саблями и старыми ружьями. Их примеру последовало множество людей по всей территории Польши. Когда численность этих партизанских отрядов стала внушительной, Тайный комитет, руководивший их деятельностью, отдал приказ начать общее восстание в ночь с 10 на 11 января (с 22 на 23 января по григорианскому календарю) 1863 года. Повстанцы напали на гарнизоны русских одновременно в разных пунктах страны. У Венгрова русские в сомкнутых боевых порядках рассеяли нападавших. По словам Монтенбло, Александр, узнав об этой битве, якобы вошел в комнату императрицы и, схватившись руками за голову, простонал: «Какое несчастье! Я вынужден проливать кровь в бесславной войне!» Это был крик души. В очередной раз долг монарха вошел в противоречие с человеческими желаниями. Если он немедленно не пошлет экспедиционный карательный корпус для истребления бунтовщиков, за границей это наверняка оценят, и, возможно, во французских газетах даже появятся хвалебные статьи. Но русские точно не поймут, как он мог снести такое оскорбление со стороны польских сепаратистов. Казалось, он был обречен на историческое проклятие: чем больше российским сувереном восхищаются за границей, тем больше его подданные опасаются, как бы он не предал их интересы ради тщеславного стремления всем нравиться. Александр должен был выбирать между уважением Европы и благодарностью России. В первом случае он следовал бы философским принципам, во втором – защищал бы целостность своей страны.

Хотя известия из Польши произвели на него тяжелое впечатление, он не мог нарушать протокол и в тот же вечер присутствовал на балу в Зимнем дворце. По свидетельству очевидцев Александр был мертвенно бледен и мрачен. На следующий день он обратился к офицерам-гвардейцам: «Я не считаю польский народ ответственным за эти события, в которых явно прослеживается рука революционеров, всюду пытающихся сокрушить законную власть». Подчиняясь его воле, правительство заявило, что оно не отменит сделанные полякам уступки после восстановления общественного порядка. Князь Александр Горчаков (не путать с князем Михаилом Горчаковым, вице-королем Польши, умершим в 1861 году), министр иностранных дел, выразил ту же самую мысль в более резкой форме: «Очень хорошо, что этот нарыв созрел; теперь его можно вскрыть и поставить целительную примочку».