Александр III и его время
Шрифт:
Как отмечает Милютин, в связи с назначенным в Гатчине совещанием 21 апреля, все приглашённые министры, отправились вместе 9-часовым поездом. Кроме Милютина были гр. Лорис-Меликов, Абаза, гр. Игнатьев, бар. Николаи, Набоков и Победоносцев.
В совещании участвовал и вел. князь Владимир Александрович.
Царь открыл совещание заявлением своего желания выслушать мнения министров о том, какие следует принять меры и программу для дальнейших действий. Прежде всего он обратился к гр. Лорис-Меликову, который весьма толково изложил своё мнение о необходимости дальнейшего развития и довершения начатых в прошлое царствование реформ. После него выступил Милютин, который подтвердил соображения гр. Лорис-Меликова и развил их, указав притом, что в последние 14 лет застоя и реакции все строгости полицейские не только не подавили крамолу, но, напротив того, создали массу
После Милютина государь обратился к гр. Игнатьеву, который говорил почти в том же смысле, подтвердив общую мысль частными примерами. Затем Ал. Аг. Абаза мастерски доказывал весьма смело и категорично, что действительная сила правительства выражается не «в кулаках», не в полицейском произволе, а в единстве и сплочённости министерства, в твёрдости плана его действий, в доверии государя к своим ближайшим советникам и органам. При этом Абаза прямо задел Победоносцева и его вредное закулисное влияние. Затем бар. Николаи довольно долго и скучно развивал тему о необходимости действий систематических, без увлечений и без произвола. Министр юстиции Набоков также говорил о предстоящих по судебной части улучшениях и необходимости продолжения реформ. Таким образом, все говорившие (6 министров) высказались почти в одинаковом смысле. Оставалось последнее слово за Победоносцевым, и министры, конечно, с любопытством ждали, что же на сей раз будет прорицать этот авгур. К удивлению всех, он заговорил совсем иным языком, чем в достопамятном совещании 8 марта.
Он даже начал было с того, что разделяет высказанные всеми прочими мнения о необходимости дальнейших улучшений в государственном строе, но вслед за тем сбился на свои нравоучения и прочёл проповедь о правде, честности ответственности и т. д. Эти теоретические пустозвонные фразы вызвали снова возражения и со стороны гр. Лорис-Меликова, и со стороны Милютина, а главное — от Ал. Аг. Абазы, который очень резко и категорично поставил снова вопрос о солидарности министерства, о бесполезности отвлечённых теоретических афоризмов и необходимости соглашения на практической почве. Тут было несколько раз упомянуто о пользе совещаний, подобных настоящему в присутствии самого государя, о предварительных совещаниях между министрами, независимо от Комитета министров и проч. Александр III только изредка прерывал речи отрывочными фразами; пробовал свести суждения к поставленному первоначально вопросу о том, какие следует принять сейчас неотложные меры. Но высказавшееся совершенно неожиданно единодушие в речах всех приглашённых министров отклонило совещание от предполагавшейся задачи. В конце вел. князь Владимир Александрович выступил с подготовленным письменным предложением об учреждении центральной следственной комиссии по всем делам о государственных преступлениях. Записка эта, неизвестно кем сочинённая, была тут же прочитана вслух графом Лорис-Меликовым, который возражал против заявленной мысли, доложив, что у него уже приготовлен доклад относительно дальнейшего ведения следственных дел, а потому вопрос отложен до другого раза. В заключение царь выразил своё желание, чтобы министры собирались по мере надобности для предварительных между собою совещаний по вопросам общего государственного интереса, дабы тем достигнуть желаемого единства в действиях. На первый же раз монарх предложил министрам совместно обсудить те меры, которые признаются наиболее неотложными при настоящих обстоятельствах и для окончательного обсуждения которых будет назначено вторичное совещание в его присутствии.
Таким образом, как представлялось либеральным министрам, проведённое совещание оказалось успешнее, чем они ожидали. В нём проявилось совершенно непривычное для них единство в общем взгляде министров. Даже Победоносцев, и тот приложил все старания, чтобы сгладить резкий диссонанс, отделивший его от всех прочих коллег. Во всяком случае, Милютин надеялся, что это совещание повлияет благотворно на направление мыслей молодого императора.
Абаза расценивал прошедшее ещё более радужно. Так, по словам Перетца, «Абаза считает, что наступило полное торжество Лориса и его». По мнению Абазы, Победоносцев был уничтожен, «истёрт в порошок» (298, с. 65). На обратном пути обер-прокурор, по словам Абазы, подошёл к нему и Лорис-Меликову, выразив сожаление по поводу недоразумений с заседанием 8 марта.
Победоносцев также не отрицал улучшения отношений между министрами, но изобразил это несколько иначе: «Как только ми вышли из комнаты, — пишет он Тютчевой 27 апреля, — точно очарование спало.
Исход совещания представляется обер-прокурору Синода несколько иным, нежели Абазе. «Они ехали туда в страхе, не прогонят ли их, — пишет он в этом же письме, — вернулись в торжестве невообразимом и стали говорить, что одержали блестящую победу. Над кем это? Надо мною или над государем? Пароль дан такой, что я посрамлён, и победа одержана надо мною» (там же).
Как видим, Победоносцев отнюдь не признавал своего поражения. К тому же он прекрасно был осведомлён о настроениях своих оппонентов. В этом же письме Е. Ф. Тютчевой он рассказывает о настроениях в великосветских гостиных и истолковании министром внутренних дел результатов прошедшего совещания. «Едва приехал домой Лорис, — пишет он, — как дамы (о, эти дамы!) с волнением сидевшие в гостиных, посылают спрашивать его: что? Елис [авета] Павл [овна], бывшая Эйлер, пишет ему: «Знаем, что Вам некогда, но скажите два слова: победили Вы?» Он пишет: «Да» — и отсылает записку» (там же). Таким образом, Лорис-Меликов и его сторонники торжествовали победу.
Но не все видели результаты совещания в таком радужном свете. Не бывший на совещании граф Валуев, например, узнавший подробности о нём от Абазы, приходит к другим выводам. «Из всего этого оказывается, по моему мнению, — заключает председатель Комитета министров, — что мы только вступили в новый круг недоразумений… Государь не имеет ясного понятия о том, что желалось и что решено» (78, с. 162). Валуев здесь явно заблуждался. Александр III к этому времени имел уже достаточно чёткое представление о своём внутриполитическом курсе.
Тогда же 21 апреля царь писал Победоносцеву: «Сегодняшнее наше совещание сделало на меня грустное впечатление. Лорис, Милютин и Абаза положительно продолжают ту же политику и хотят так или иначе довести нас до представительного правительства, но пока я не буду убеждён, что для счастья России это необходимо, конечно, этого не будет, я не допущу. Странно слушать умных людей, которые могут серьёзно говорить о представительном начале в России, точно заученные фразы, вычитанные ими из нашей паршивой журналистики и бюрократического либерализма». В конце письма молодой император подчёркивает, что его брат Владимир, так же, как и он, «не допускает выборного начала» (305, т. 1, п/т 1, с. 49).
Со временем, анализируя это письмо, известный историк Ю. В. Готье, справедливо писал, что в нём «можно видеть первую фазу зарождения манифеста 29 апреля» (404, т. 2, с. 287). Несомненно, письмо державного правителя государства вселило уверенность в Победоносцева и простимулировало его к решительным действиям. По соглашению с Игнатьевым и Островским, при непосредственной помощи выписанного из Москвы Каткова, им был подготовлен и к 26 апреля отправлен Александру III проект манифеста о незыблемости самодержавия (см. 298, с. 69).
Александр III, получив этот проект, направляет его на следующий день своему брату — великому князю Владимиру Александровичу. «Посылаю тебе, любезный Владимир, — пишет монарх, — мною одобренный проект манифеста, который я желаю, чтобы вышел 29. IV, день приезда моего в столицу. Я долго об этом думал и министры все обещают мне своими действиями заменить манифест, но так как я не могу добиться никаких решительных действий от них, а между тем шатание умов продолжается всё более и более и многие ждут чего-то необыкновенного, то я решился обратиться к Конст (антину) Пётр (овичу) Победоносцеву составить мне проект манифеста, в котором бы высказано было ясно, какое направление делам желаю я дать и что никогда не допущу ограничения самодержавной власти, которую нахожу нужною и полезною России. Кажется, манифест составлен очень хорошо, он был вполне одобрен гр (афом) С. Г. Строгановым, который также нашёл своевременность подобного акта. Сегодня я лично прочёл манифест А. В. Адлербергу, который также вполне одобрил его. Итак дай Бог, в добрый час. Сегодня я имел объяснение с гр (афом) Адлербергом, результатом которого было, что он просится сам оставить место министра. Не смотря на то, что он очень грустен, но все объяснение и весь разговор был самый дружественный и расстались друзьями. Решили так, что останется до выбора нового министра и до окончания им всех дел по завещанию Папа. При личном свидании с тобою передам все подробности и мои намерения. До свиданья. Пришли мне обратно проект. А (лександр)» (380, 1992, №2, с. 43).