Александр Иванов
Шрифт:
Редкие знакомые его, из самых интеллигентных и выдающихся русских ученых и литераторов, сочувствующие ему и его картине, с удивлением встречали его среди толпы народа. Он с ними отходил в сторонку, и они с оживлением разговаривали с ним в уголку, вполголоса, жали ему руки. Иванов оставался серьезен и молчалив, кланялся, улыбался и снова продолжал свою одинокую прогулку [197] .
Разные, разные толки и суждения высказывались подле картины.
Публика (народ валил толпами [198] ) разделялась на партии. Одни очень хвалили, другие
197
Цит. по: Новицкий А.Опыт полной биографии А. А. Иванова. С. 216.
198
На бесплатной выставке картины Иванова перебывало более 30 тысяч посетителей.
Слышались разговоры и подобные тем, о которых писал на страницах «Общественного листка» его сотрудник М. А. Загуляев.
— Какого вы мнения о картине-с? — спрашивал один из посетителей другого.
— Картина… гм… хороша.
— Помилуйте-с, чего тут хорошего: это, концепции-с нет вовсе никакой, фигуры-с не только не изящны, некоторым образом даже не совсем благопристойны-с!
— Гм — да, а все-таки… хороша.
— Нет-с! позвольте поспорить, я так вовсе недоволен. Кричат: двадцать лет, двадцать лет! да я-с тоже одиннадцать лет писал роман…
Толстая дама, в кринолинах и кружевах, с лорнетом и парой разряженных детей, глядя на картину, твердила:
— Superbe! Magnifique! [199]
И вдруг, обращаясь к соседу, спрашивала:
— Что изображает эта картина?..
— Нет, нет, не похоже, — слышалось из толпы. — Воздух в Палестине не такой, я ведь сам там был…
Многие благодарили А. Иванова за подъятие и исполнение большого труда.
Куплены на выставке были одна из голов и один этюд драпировки.
199
Великолепно, блестяще (фр.).
Других покупщиков покуда не прибавлялось. Знакомства умножались без результатов продажи.
Крайне уважая людей науки и знания, А. Иванов старался побывать у всех, его интересовавших. В разговоре более слушал, чем говорил, стараясь наводить других на предмет, его интересовавший, и, конечно, на искусство, на композиции новейших художников.
Побывал с литератором Дмитрием Григоровичем на даче у графа Кушелева-Безбородко, познакомился с Александром Дюма и Юмом — знаменитостью по чародейству. Посетил писателя А. Ф. Писемского, принявшего его с таким радушием, что только под утро смог художник уехать домой.
Однако мысли о выставке и продаже этюдов не оставляли его.
«Отправлялся я вчера к Громову, сильному богачу и собирателю картин, — писал А. Иванов брату 17 июня. — Этот капризный невежда хочет приобрести лучшие мои этюды. Мне нужны деньги, и потому я должен буду продаваться».
Он возлагал надежды на известного миллионера Кокорева, поклонника русской живописи и много помогавшего русским художникам, и не ошибся в расчетах. Кокорев купил у него некоторые этюды за четыре тысячи рублей. В числе их: эскиз, ближайший к картине, голова мальчика в тени и виды Тиволи с Монтичелли.
Поджидал художник и других откупщиков.
Но участь А. Иванова мог решить лишь государь император,
Царские особы не оставляли художника своим высочайшим вниманием.
В четверг, 19 июня А. Иванов получил приглашение от императрицы Марии Александровны, чтобы представиться к ней после обедни в воскресенье. В тот же день, в его отсутствие, приезжал на квартиру придворный лакей — справиться, как зовут художника по отчеству — от имени государя наследника, и оставил хозяев квартиры и А. Иванова в догадках: для чего? М. П. Боткин и С. П. Постников также были извещены о повешении А. Иванова явиться в Царское Село к молодой императрице. Но на другой день тот же придворный лакей приехал вновь и, опять не застав А. Иванова, известил, что это отменяется, что погрузило в раздумья художника.
«Видно, что составилась партия о преломлении мне пути, — думалось художнику, — я ведь с моими новыми идеями постоянно должен ожидать новых страданий».
Императрица Александра Федоровна, приславшая 100 рублей серебром за фотографию картины, собиралась приехать в Академию смотреть ее.
Через высокопоставленных знакомых А. Иванов был представлен великому князю Константину Павловичу. Тот неожиданно спросил:
— Чем решил государь дело?
— Ваше Высочество, я, надо признаться, ждал сведений об этом от вас, — ответил изумленный художник.
Государь еще не решил участи А. Иванова; слухи носились то благоприятные, то грустные.
Странное дело, но по городу начинали ходить толки чрезвычайно резкого свойства: говорили, что картина Иванова не совсем удачна, колорит слишком зелен, постановка некоторых лиц не совсем удовлетворяет изящному вкусу, одним словом, что художник уж чересчур перехитрил, слишком долго работал и потому самому уменьшил достоинства своей картины.
Откуда ветер подул, стало понятно, когда в журнале «Сын Отечества» появилась (22 июня) резкая статья В. Толбина о картине А. Иванова «Явление Спасителя перед народом в то время, когда Иоанн крестил иудеев, обращая их в веру истинную». Стало ясно, почуяв опасного конкурента, петербургские академики чернили картину устами посредственного литератора.
«Сегодня и я услышал, что с воскресенья появилась обо мне статья в „Сыне Отечества“, где противоположная партия мне — как многие уверяют: Бруни и другие члены Академии, — прикрылась именем весьма мало известного и плохого литератора, — писал А. Иванов 25 июня брату. — Статью приносят к картине и читают, сличая. Пименов и другие члены Академии обещают выступить с ответом. Он мне говорил, что картина моя не поразила двор, как картина Брюлло».
Петербургскую жизнь А. Иванов совсем не знал или знал смутно по слухам. Простой, далекий от цеховых интриганов, он каким-то чуждым явился со своей картиной.
Видимо, он страдал душою. Придя однажды рано утром, сел перед картиной и, задумавшись, начал говорить:
— Тяжело мне расставаться с моим детищем; я бы многое хотел еще поработать; что же из этого, что меня упрекают в сходстве моего раба с «Точильщиком». Если бы серьезнее вгляделись, то нашли бы еще кое-что, похожее на других. Искусство прошлое всегда будет и должно иметь влияние на художника.
Впрочем, любопытные встречи отвлекали его.
После отъезда И. С. Тургенева в Спасское-Лутовиново А. Иванов посетил редакцию «Современника». Он просил было сотрудника журнала Н. Г. Чернышевского сверить для него новое немецкое издание Штрауса с прежним, изданным на французском языке, и указать перемены в тексте.