Александр Иванов
Шрифт:
При прощании с А. П. Боголюбовым А. Иванов сказал сердечно:
— Хотел бы я вам послужить чем-нибудь.
Оба не предполагали, что встретиться более им не доведется.
«Не удалось этому славному русскому деятелю пожить всласть после своего торжества, — напишет в своих воспоминаниях А. П. Боголюбов. — Целая серия религиозных картин, им задуманная, осталась им неосуществленной. Картина его „Христос и Иоанн Креститель“ стоит теперь в Румянцевском музее. Конечно, это вечный памятник славы художника… Но есть невежды, которые позволяют говорить о ней непочтительно, как о
Я когда гляжу на нее, то вижу прежде всего Христа, а потом уже замечаю колоссальную фигуру Иоанна и всех его окружающих, хотя первый помещен на дальнем плане картины. А когда всмотришься в его черты и образ, то невольно скажешь, что разве Тициан в своей картине, что в Дрездене — „Воздай Божее Богу, а кесарево — кесарю“, может встать рядом с выразительным лицом Христа Спасителя творчества гениального Александра Андреевича Иванова».
Направляясь в скором поезде в Кёльн, А. Иванов, как то и бывает с пассажирами, первое время думал об оставленных знакомых, но затем более о том, что ждет впереди, как встретят на родине.
Он понимал, что ехал отчитываться перед русским обществом в том, что сделал в искусстве за двадцать семь лет отсутствия в России.
Как примут, что скажут? Многое ведь переменилось в России с кончиной императора Николая Павловича. Зазвучали критические голоса, появились сторонники новых взглядов и новые общественные лидеры, повеяло незнакомыми в России идеями, убеждениями…
Сам А. Иванов давно пришел к мысли, что при нынешнем движении России Москва вновь обретет свое духовное лидерство, и он сможет служить своей картиной и этюдами, как живой школой, в средоточии России, сердце отечества.
«Картина не есть последняя станция, за которую надобно драться, — писал он брату еще в марте 1858 года. — Я за нее стоял крепко в свое время, и выдерживал все бури, работал посреди их, и сделал всё, что требовала школа. Но школа — только основание нашему делу живописному, — язык, которым мы выражаемся. Нужно теперь учинить другую станцию нашего искусства — его могущество приспособить к требованиям и времени, и настоящего положения России. Вот за эту-то станцию нужно будет постоять, т. е. вычистить ее от воров, разбойников, влезающих через забор, а не дверьми входящих».
Он еще не знал, что были и в Петербурге люди, которые с нетерпением ожидали его приезда, возможности увидеть его картину.
Еще 27 июля 1857 года в дневнике Т. Г. Шевченко появилась следующая запись: «Сегодня за обедом Ираклий Александрович (Усков) сообщил мне важную художественную новость, вычитанную им в „Русском инвалиде“. Новость эта для меня интересна своею неновостью. „Инвалид“ извещает, что, наконец, колоссальное чудо живописи — картина <А. А.> Иванова — Иоанн Креститель окончена!..
Еще будучи в Академии, я много слышал об этом колоссальном, тогда уже почти оконченном, труде…
Как бы я был рад, если бы… к коллекции моих будущих эстампов a la aqua-tinta прибавился бы еще один великолепный экземпляр».
Поглядывая в окно вагона на быстро
Прибыв 9 мая, в воскресный день, в Кёльн, он не обнаружил своей картины.
Еще на прусской границе спрашивал А. Иванов, не проезжала ли его картина? Его уверяли, что видели ее проехавшею. Но в Кёльне следы ее затерялись. Одни из служащих думали, что она еще не доехала, будучи послана с малой скоростью, другие, что она в таможне, закрытой по причине воскресенья.
Пришлось тревожить главного экспедитора, представить ему бумагу от прусского посланника в Париже о свободном проезде картины через таможню, добытую через сотрудников П. Д. Киселева.
Бумага возымела действие. Художнику было обещано содействие.
Поджидая известий о картине, он ознакомился с городом. Побывал в великолепном Кёльнском соборе.
Наконец утерянный груз обнаружился, и 12 мая, в среду, А. Иванов прибыл за ним в Гамбург.
«Завтра утром еду сам в Киль, чтобы смотреть место на пароходе и поставить в отдалении от печки», — писал он в тот же день брату.
Готовясь к встрече с холодным Петербургом, купил пальто, зонтик. Побывал на художественной выставке («…что это за угождение мелочному и тривиальному требованию публики!»).
В Гамбурге в те дни ожидали великую княгиню Ольгу Николаевну, с которой и должен был ехать художник с картиной в Петербург. В Киле ее ждал военный пароход.
Великая княгиня прибыла в пятницу, поздно вечером. В субботу, в полдень, она чрезвычайно благосклонно приняла А. Иванова. Через фрейлину Масенбах А. Иванов поднес Ольге Николаевне две большие фотографии с картины и получил благодарность.
«…я приближаюсь к Петербургу. Страшно и грустно!» — признавался художник брату.
В понедельник, 17 мая, приехав утром на пристань, А. Иванов убедился, ящик с картиной готов к погрузке. Он был рад, что более хлопотать с провозкой ящика не надо.
Его все же несколько беспокоило, получит ли он каюту, чтобы сопровождать картину.
Ответ капитана Веймара взволновал его. Капитан ответил, что находит в этом затруднение, ибо свита великой княгини весьма велика.
За отчаявшегося художника вступился один из русских офицеров.
— Если для двухсот пятидесяти человек находится место, то для одного, наверное, сыщется, — сказал он.
Иванов поспешил к консулу. И тут с ним случилась неприятность: пошла носом кровь. Вначале он не придал тому особого значения, так как это было не первый раз. Но кровь не останавливалась. Пришлось отправиться в гостиницу, но и там он не смог справиться с кровотечением. Послали за доктором, которому с трудом удалось остановить ее. Художник, было, собрался на пристань, проследить за погрузкой, но упал в обморок. Его вновь уложили в постель. С парохода прислали военного доктора. Явился гофмаршал великой княгини Аделунг с двумя докторами. Совет всех был один: не думать более об отъезде. О картине просили не беспокоиться: ее удачно установили на пароходе.