Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры
Шрифт:
— Как вы поживали? — спросила Таис.
— Все надеялись передохнуть, пока нет царя, да Гефестион не дал, замучил нас своим рвением. Так что слава богам, что Александр вернулся, — Птолемей посмеивался и имел вполне счастливый вид, что не переставало удивлять Таис.
Птолемей устроил новую ванну с душем для Таис, удобную в транспортировке, что было немаловажно, ибо их жизнь на две трети проходила в пути. Купил ей гирканского степного коня, которого давно подыскивал. Этих небольших коней намазывали солью, обвязывали свежими бараньими шкурами и так выезжали долгое время.
Геро, остававшаяся за хозяйку, в отличие от Таис, детей и Птолемея, не изменилась нисколько. Была такой же неунывающей, умной и красивой. Спартанки по праву считались самыми красивыми из эллинок. Какое чудо иметь такую подругу! «Эта прекрасная женщина заключает в себе целый неповторимый, интереснейший мир», — думала Таис каждый раз с удовольствием и удивлением. Геро тоже приготовила подарок к приезду Таис — красную ткань с вытканными разноцветными розами. Спартанке ткань так понравилась, что она купила ее на свой страх и риск, зная, что Таис неохотно носит красное. (Кто не без странностей?) Был приветственный подарок и от Гефестиона — сладкий щербет, орешки в меде. А также от Кратера — изящная двусторонняя масляная лампа в виде египетской солнечной ладьи взамен той, что он по неосторожности разбил в ее доме. От Евмена ее дожидалась корзина со свежими фруктами.
Все эти знаки внимания были ей приятны, но не могли заглушить грусть о том, что ее прекрасные каникулы с Александром закончились. Ей не хватало Александра. Она разбаловалась его постоянным присутствием, возможностью каждую минуту быть с ним наяву, а не только в воображении. Одного осознания, что он рядом, что у него все в порядке, катастрофически не хватало. Ей хотелось быть с ним, как тогда на берегу — между небом и землей, — только они, и больше никого на всем белом свете. Ах, как глупо, как грустно, как больно…
Александр заскочил к ней почти в полдень и удивился, что она еще не встала. Зайдя в ее спальню, он очутился в мире полумрака и сна. А на улице, залитой солнцем и шумом дня, уже давно бурлила жизнь. Таис спала, укрытая до носа покрывалом. На столе в ряд стояли четыре букета полевых цветов — от немного завявших до свежих. Таис не возвращалась с прогулки без цветов. Синие колокольчики, крохотные розовые и огромные желтые ромашки вперемешку со стебельками-колосками травы. Четыре букета. Они не виделись четыре дня. На тарелке — недоеденные черешни, косточки и хвостики. На массивном табурете — неубранный таз со вчерашней водой, в которой сиротливо плавала губка-мочалка. На столике перед зеркалом — ее заколки, ленты, расчески…
Он сел к ней на кровать. На ее любимом спящем лице не было безмятежности и покоя. Браслеты, которые она постоянно носила, сдвинулись и обнажили шрам на запястье. Она так страдала от одиночества и нелюбви, что хотела уйти из жизни. Этот же шрам Александр носил в своем сердце. Это был его позор и его наказание. Он наклонился и прижался к нему губами. Ее полусжатые пальцы дрогнули и слабо погладили его лицо.
— Не пугайся, это я, — тихо сказал Александр и поцеловал ее ладонь.
Она
— Ты в порядке? — спросил он старательно спокойным голосом.
— Не смотри на меня, я наверняка ужасно выгляжу… — сказала она, поняв его взгляд, натянула простыню на голову и отвернулась от него всем телом.
Он лег на освободившееся место, обнял ее, прижался лицом к ее черным волосам и замолчал надолго.
— Я знаю сама, как это глупо, — наконец сказала Таис, хотя Александр ее ни в чем не обвинял.
— Я знаю силу и власть иррационального над людьми.
— Ты ни в чем не виноват…
— Да, я знаю, никто ни в чем не виноват.
Опять наступила пауза.
— Чем ты занимался? — спросила она, чтобы сменить тему.
— В основном — делом и в основном — с Евменом…
— О-о-о… Значит, тебе уже пришлось столкнуться с иррациональным в Гефестионе, — усмехнулась Таис.
— Да, было немножко. — И продолжил бодро: — Деньги считали. Я хочу рассчитать и отправить ветеранов в Македонию, поблагодарив их за верную службу так, чтобы благодарности хватило до конца их дней. А это много. К тому же постройка флота съест огромные средства — лес из Финикии доставлять сюда, оплачивать армию строителей, нанимать корабельщиков, матросов — работы как минимум на год. Вот считали, сколько драгоценного металла надо перечеканить в звонкую монету и пустить в оборот без ущерба для дела, чтоб не обесценить деньги.
— Грандиозные дела.
— Да, это начало такого грандиозного дела, что все мои предыдущие грандиозные дела померкнут вмиг, как меркнет красота всех красавиц в мире, стоит появиться тебе рядом…
— Да, особенно с таким лицом, как сейчас.
Таис решительно встала и пошла умываться и приводить себя в порядок. Александр проводил ее глазами, устроился поудобней на ее подушках и наблюдал картину ее «утреннего» туалета задумчиво и серьезно.
— И много будет ветеранов? — спросила Таис.
— Много… тысяч десять.
— О! Ты совсем останешься без своих македонцев.
— Что делать? Люди устали, лишились здоровья и сил и заслужили провести последнюю треть своей жизни в довольстве и почете. Я думаю, бессовестно с моей стороны было бы гнать их в новый поход. Пусть возвращаются на родину к семьям.
— Конечно, я совершенно с тобой согласна. Они наверняка рады будут… ой…
Таис наклонилась за оброненной расческой, и волна волос, как черное покрывало, укрыла ее обнаженную спину. Подняв лицо, она встретилась со взглядом Александра и уже не смогла оторваться. Ее опухшие глаза смотрели с болью и покорностью, его — с обреченностью и сожалением. Было так тихо, что в ушах начало звенеть. Постепенно в этом звоне стали улавливаться как будто звуки музыки — печальные, безысходные. Вот тебе и власть иррационального. И вот под действием этой власти Таис невесомо поднялась и невесомо опустилась в его объятия — единственное, что держало ее на земле крепко и надежно.