Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры

Эрлер Ольга

Глава 19

Гефестион.

Лето — зима 324 г. до н. э.

— Зачем тебе апофеоз, божественные почести? — недоумевал Гефестион.

— Это в интересах империи. Я знаю, откуда мои силы, что терзает меня и гонит к горизонту с тех пор, как я начал что-то осознавать в жизни. Я все про себя знаю. И это признание надо им, а не мне, — ответил Александр.

— Египет, Персия — у них эта традиция в крови. Да и в Элладе человек, который добился необыкновенных успехов, удостаивается божественных почестей — священного участка, храма или статуи, венка. Тот же Лисандр принял божественные почести от ионийских олигархов за помощь Фасосу. А куда Лисандру до тебя?! Хотя афиняне, спартанцы начнут язвить. Им только дай повод.

— Как правильно говорит Сисигамбис: собака лает, караван идет. Увидишь, все

будет по-моему. Афиняне — единственные недовольные моим указом о возвращении изгнанников, ибо по нему они теряют Самос. Изгнанные самосцы вернутся на родину и будут претендовать на свою собственность, которая сейчас принадлежит афинским клерухам (переселенцам). Так что афиняне скоро пришлют посольство просить, чтоб я сделал для них исключение. Неужели Самос не стоит моей статуи или алтаря? Стоит. Кроме того, на деле о пропавшем в Афинах золоте Гарпала — моем золоте, погорели многие политики и стратега. Того же Демосфена будут подозревать в его присвоении [50] . Скандала не избежать. И еще больших неприятностей они не захотят. А несмешки тех же спартанцев меня не смущают. Значит, есть чему завидовать. Зависть врагов, в отличие от похвалы друзей, заслуживает полного доверия.

50

Так и произошло. Демосфена обвинили в присвоении части этого золота, ему пришлось бежать из Афин, и он погиб или покончил с собой в изгнании.

— Да, конечно, ты прав. Но Антипатру это не понравится, он тебя не поймет, он отстал от жизни. Ты правильно делаешь, что заменяешь его на Кратера.

Александр кинул на Гефестиона несмешливый взгляд. Уж он-то рад, что избавится от мнимого соперника Кратера.

— А что я сказал не то? — возмутился Гефестион.

Конечно, он сказал все верно. То, что Антипатр засиделся в Элладе, стало особенно ясно, когда он прислал ко двору своего сына Кассандра. Тот оказался настолько плохим дипломатом, что сразу испортил миссию посредника, с которой был послан. На первом же приеме, увидев, как персы преклоняют колени перед Александром, он расхохотался по простоте македонской души быстрее, чем успел подумать. Александр вскочил со своего трона, в мановение ока оказался возле Кассандра, схватил его за волосы, ткнул головой в стенку и, не произнеся ни слова, сел на место в одобрительной тишине. Кассандр сделал из этого происшествия свои выводы и так возненавидел Александра, что не мог утолить этой ненависти даже много лет спустя, уничтожив всех членов его семьи — мать Олимпиаду, жену Роксану и двенадцатилетнего сына Александра.

Жаркое лето 324 года Александр провел в Медии, куда он отправился из Описа, очищая дороги от разбойничьего племени коссиев, мешавшего спокойной торговле. В конце лета он покинул летнюю резиденцию в Экбатанах, столице Медии и, пройдя через Багистан, достиг ниссейской долины, славной своими конями. Пробыв целый месяц в Ниссе, он вернулся в Экбатану, где намеревался отпраздновать Дионисии.

Подготовка к Аравийской экспедиции шла своим чередом: на Евфрате собирали корабли, части которых доставляли из Финикии. В Вавилоне строилась вместительная гавань — Евфрат стал судоходным вплоть до Вавилона. Александр много занимался обустройством своей империи в этот год, и эта большая работа начинала приносить свои радующие плоды. Он тратил большие средства на строительство городов, дорог, гаваней, оросительных систем и колодцев в неплодородных местностях, давая возможность огромному количеству людей заработать. Стабильность государства и безопасность дорог способствовали процветанию денежной торговли. Строя новые города и смешивая их население (а число горожан составляло в среднем 10 тысяч граждан-мужчин), царь заботился о том, чтобы греки обучали местное население интенсивным методам земледелия, ремеслу, и азиаты обменивались с ними своим опытом и навыками ведения хозяйства.

Царь посылал корабли-разведчики вдоль побережья Аравии, считавшейся в греческом мире «счастливой», то есть плодородной степной страной, полной дорогих пряностей. Архоас-мореход дошел до острова Тилоса (Бахрейн). Андростенес во второй разведывательной экспедиции прошел вдоль аравийского побережья еще дальше. От морехода Хиерона из Солой ожидалось, что он обогнет Аравийский полуостров,

пройдет по Красному морю до Египта. Но он отважился дойти только до Оманского залива, не решившись обогнуть его и выйти в Арабское море. Ну а Александр не убоится ничего. С большим флотом, с отличным флотоводцем Неархом, прекрасно зарекомендовавшим себя, они доберутся до Аравийского моря, будут контролировать оба берега Персидского залива, всю прибыльнейшую торговлю между Индией, Аравией и Вавилоном. Дойдут и до Красного моря, до Египта и до Карфагена, если понадобится. А там и до Иберии (Испания), через Геркулесовы столбы, чтобы по побережью Внутреннего моря вернуться в Элладу. Почему бы и нет? Если захочется. Мечта не знает границ. Главное, чтобы она была.

Сентябрь-боэдромион выдался хороший — с теплой солнечной погодой. В лесистых заповедниках-парадисах водилось так много живности, что Александр и Гефестион отвели душу в охотах. В глухих уголках, особенно у водопоя, можно было встретить персидского леопарда, более мелкого и светлого, чем египетский, а также бурых и черных медведей.

— Такие мы ребята-македонцы, дикие варвары: земледелию предпочитаем охоту, а мирной жизни — военные походы, — шутил Гефестион.

С охотами Таис смирилась, так как видела, насколько устали и сдали за последние годы ее охотники. Она желала им любого отдыха, даже если ей самой эти узаконенные убийства животных были не по душе. Присутствие Таис часто сводило охоту к любованию прекрасной природой. Таис казалась такой довольной жизнью, какими желала быть вечно беспокойному Александру и явно утомленному Гефестиону. Ей хотелось, чтобы благодатная атмосфера золотых лесов, чистый ядреный воздух так же благотворно повлияли на них, как на нее саму.

— Я люблю этот край, — заметил Александр к большой радости Таис.

— У-гу. Мне он напоминает окрестности Приены, — добавил Гефестион, и Таис с Александром переглянулись.

Как он попал в точку, невероятно! Значит, и для него Приена оказалась чем-то важным.

— Пожалуй, здесь я чувствую себя лучше всего, — продолжил Гефестион. — Хотя я во многих местах был счастлив. — Он посмотрел своими удивительными глазами-каштанами на Александра. — Даже в проклятых снегах Гиндукуша! Холод, голод, о, боги, куда нас завел этот ненормальный? А он носится от одного обмороженного к другому, блестя глазками. И что же ты так радуешься? — Гефестион прибавил пару крепких слов. — И все какие-то крайности, — то пустыни, жара, то холод, вьюги, то бесконечные дороги — в белый свет. И ты, как дурак, с таким же блеском в глазах, за ним следом… А здесь хорошо, мне нравится здесь, — закончил Гефестион свою странную речь.

— А что ты хотел? Ты сам выбрал такую жизнь, — неопределенно заметил Александр, на что Гефестион усмехнулся:

— В общем-то да, с детства мечтал. С твоей подачи, конечно. Ты же умеешь увлечь. На всю жизнь… И за тобой ничего не страшно.

— И что ж, ты недоволен своею судьбой?

— Я не променял бы в ней ни одного дня. Но согласись, что это странно. Вот этими ногами обойти весь свет, вот этими глазами увидеть весь свет, вот этими руками воевать против всего света. Такое чувство, что я прожил не 32 года, а 132, не одну жизнь, а сто одну…

Александр пристально смотрел на Гефестиона и ничего не говорил. Таис же, тронутая ностальгией, оживилась:

— Я сейчас даже проклятую Согдиану вспоминаю с удовольствием. И вспоминаются какие-то другие вещи. Игра света и тени на холмах, колышущаяся степь… А какие там были закаты невероятные! Александрия Эсхата — красивое ты место выбрал на берегу реки, зеленое, живописное.

— А я от той реки только вражеские скифские костры хорошо запомнил. Красот не замечал — все больше смотрел, нет ли засады за этими холмами, — отозвался Гефестион. — Хотя, ты права насчет закатов. Такого огромного солнца я больше нигде не видел.

— А помнишь переход через «Персидские ворота»? — обратилась Таис к Гефестиону. — Горы мрачные, враждебные, а ты — былинка, ничтожество. Но мне вспоминается, какой веселый поток бежал среди угрюмых скал в глубине расщелины, как отражалось в нем зимнее солнце, и как противостоял он — жизнь — каменной мертвой вечности.

— Ты права, я понял тебя. Тогда все так интенсивно переживалось, что в воспоминаниях невольно все представляется в другом свете. Вот в сакских степях в погонях за Спитаменом уж до чего уродливый, безжизненный ландшафт, а с другой стороны посмотреть — было в нем величие грандиозности, — сказал Гефестион.