Александр Македонский. Гениальный каприз судьбы
Шрифт:
Таким чудом и явился Александр. «Великие натуры могут таить в себе и великие пороки, и великие доблести», – говорит Плутарх. Мы увидим Александра разным на протяжении недолгой, но насыщенной событиями жизни: и благородным, и подлым, и жестоким, и великодушным, и суровым спартанцем, отказывающим себе в любых удовольствиях, и горьким пьяницей, окунающимся в безудержные кутежи; и лишь одна черта в македонском царе присутствует неизменно – безграничный героизм. Он проявляется везде и во всем, чаще всего без всякой необходимости, но под Гавгамелами безумная храбрость Александра явилась спасением для всего войска.
Александр готов к личному подвигу, более
Он не требует, чтобы они храбро бросились в бой, если сам не будет подавать другим пример мужества. Он будет сражаться впереди всех знамен. Он обещает, что каждая его рана будет знаком отличия на его теле; они сами знают, что только он не участвует в разделе общей добычи и что все добываемое победами расходится на их награды, на их потребности.
Царь македонян сдержит все обещания, его действительно не интересовали трофеи, захваченные в битвах, ему нужно было лишь владеть всем миром. После того как Парменион сообщил, что лагерь с обозом потерян, Александр надел шлем. Плутарх описывает облачение самого известного античного героя.
Все остальные доспехи он надел еще в палатке: сицилийской работы гипендиму с поясом, а поверх нее двойной льняной панцирь, взятый из захваченной при Иссе добычи. Железный шлем работы Теофила блестел так, словно был из чистого серебра. К нему был прикреплен усыпанный драгоценными камнями железный щиток, защищавший шею. Александр носил меч, подарок царя китийцев, удивительно легкий и прекрасной закалки; в сражениях меч обычно был его главным оружием. Богаче всего был плащ, который царь надел поверх доспехов. Это одеяние работы Геликона Старшего Александру подарили в знак уважения жители города Родоса, и он, готовясь к бою, всегда надевал его. Устанавливая боевой порядок, отдавая приказы, ободряя воинов и проверяя их готовность, Александр объезжал строй не на Букефале, а на другом коне, ибо Букефал был уже немолод и его силы надо было щадить. Но перед самым боем к царю подводили Букефала, и, вскочив на него, Александр тотчас начинал наступление.
Перед тем как вступить в бой, Александр «обратился к богам с мольбой, чтобы они, если он действительно сын Зевса, помогли грекам и вдохнули в них мужество».
Итак, Александр ввел в бой последний резерв македонян и страшнейшее оружие – самого себя. Македонский царь не нуждался даже в собственном войске, он взял лишь телохранителей и тех, кто оказался под рукой. Согласно Диодору, Александр «устремился на самого Дария с царским отрядом и другими превосходными всадниками». По сведениям Арриана, Александр, «построив клином всадников-друзей и выстроенную здесь пехоту, бегом с боевым кличем устремился на самого Дария».
Дарию была хорошо известна тактика боя македонского царя; перед началом сражения он предупредил своих воинов:
Ведь Александр, как бы он ни казался страшен трусам и малодушным, все же только человек и, поверьте мне, безрассудный и неразумный, удачливый до сих пор не по своей доблести, а из-за нашей паники. Но ничего не бывает долговечно, если не основано на разуме. Кроме того, удачи и несчастья часто чередуются, и судьба никогда не бывает неизменна. Может быть, боги определили не губить персидское царство, которое они в течение 230 лет вели по пути удач и подняли на величайшую высоту, а скорее всего, хотят испытать нас и напомнить нам о непрочности человеческого бытия, о чем при удаче все мало думают.
В тот день боги сражались на стороне Александра. Все уговоры и разумные доводы оказались бесполезны перед бешеным порождением Зевса, который,
Страх парализовал врагов, стоящих на пути Александра. Послушаем Плутарха.
Варвары отступили прежде, чем передние ряды успели завязать бой. Яростно преследуя разбитого врага, Александр теснил персов к центру неприятельского расположения, где находился сам Дарий. Александр приметил его издалека, сквозь передние ряды персидских воинов, – Дарий стоял на высокой колеснице в середине царского отряда, рослый и красивый, окруженный множеством всадников в блестящем вооружении, сомкнувшихся вокруг его колесницы и готовых встретить врага. Однако чем ближе был Александр, тем более приходили они в смятение: гоня перед собой отступающих, разбивая строй тех, кто еще держался, он устрашил и рассеял почти всех телохранителей Дария. Только самые смелые и благородные бились за своего царя до последнего вздоха; падая друг на друга, они затрудняли преследование, судорожно вцепляясь во вражеских всадников и их коней. Это страшное зрелище развертывалось на глазах у Дария, и окружавшие царя персидские воины уже гибли у самых его ног.
Александра могли убить множество раз, а он каким-то непостижимым образом не только остался жив, но не получил и царапины в этой страшной сече. Яростно рубя мечом налево и направо, Александр пробился в самое сердце миллионной армии, и вот он недалеко от колесницы персидского царя. Дария трудно назвать трусом, ему просто не повезло с противником. Диодор описывает персидского царя в бою.
Царь персов встретил атаку неприятеля, сражаясь с колесницы: он бросал дротиками в несшихся на него врагов; воины его сражались вместе с ним, но цари кинулись друг на друга. Александр метнул дротиком в Дария, но промахнулся и попал в возницу, стоявшего рядом с царем. Воины, окружавшие Дария, громко вскрикнули: те, кто стоял поодаль, решили, что убит царь; они положили начало бегству, и за ними устремилась целая толпа. Отряд, стоявший возле Дария, вскоре был разметан. Не оказалось защитников и с другой стороны, и сам царь в ужасе обратился в бегство.
Описание этого момента битвы дополняет Курций Руф.
Говорят, что Дарий, обнажив акинак, колебался, не избавиться ли ему от позорного бегства почетной смертью, но совесть не позволила ему, возвышавшемуся в колеснице, бросить на произвол судьбы воинов, не прекращавших сражаться.
Действительно, смерть восточного владыки на поле боя означала бы окончательное поражение. Надеяться же на милость македонян не приходилось: они пришли под знаменем мести, а месть не бывает снисходительной и великодушной. Уничтоженные Тир, Газа, множество прочих опустошенных городов и селений были тому подтверждением.
Дарий не мог оставаться на месте: вступить в личное противоборство с разъяренным «сыном Зевса» было равносильно самоубийству – его смерть добавила бы веса Александру.
И даже позорное спасение стало проблематичным. По Плутарху, «повернуть колесницу и выехать на ней было невозможно, так как множество мертвых тел не давало колесам сдвинуться с места, а кони, почти скрытые под грудой трупов, становились на дыбы, делая возницу совершенно беспомощным. Бросив оружие и колесницу, Дарий, как рассказывают, вскочил на недавно ожеребившуюся кобылу и бежал».