Александр Македонский. Огни на курганах
Шрифт:
– Постой, не торопись его приканчивать. Мне он пригодится. Эй, варвар, есть ли вино?.. Хочу пить!.. – И македонец показал жестом, как он наливает и подносит чашу к губам.
– Я тебе сейчас найду его.
– Ты говоришь по-гречески? Да ведь ты будешь ценным слугой!
– Я ходил с караваном в Антиохию и там научился говорить на божественном языке эллинов.
Воин сдвинул шлем на затылок. Его лицо, заросшее густой курчавой бородой, сияло.
– Друзья! – крикнул он. – Мне привалило счастье. Я нашел себе хорошего раба. В него не придется вколачивать палкой наш язык.
Два
– А у нас два мешка ячменя. Мы подкормим наших отощавших коней. Это поважнее твоего божественного языка.
– Ты, наверное, расторопный малый и сумеешь достать и ячменя для моего коня, и вина для меня. Ну-ка подойди сюда!
Македонец поднял щепку, ножом вырезал из нее квадратную дощечку, провертел дырочку и вдел красную нитку.
На дощечке он нацарапал свое имя: «Берда». Затем он крепко схватил ухо Спитамена, оттянул его и, прорезав концом ножа, продел нитку и завязал узелком.
– Теперь ты можешь быть спокоен: никто тебя у меня не отнимет. Так всем и говори, что ты раб Берды, конного копейщика.
Спитамен стоял совершенно спокойно, и смуглое лицо не дрогнуло, когда Берда прорезывал ему ухо. Он сказал:
– Ты хотел вина. Здесь есть погреб. Хозяин был гостеприимным и не раз угощал меня. Я, наверное, еще там найду кувшин старого вина.
– Пойдем, я выпью за доброе начало твоей верной мне службы.
Спитамен прошел двор, раскидал ворох старых листьев и откинул небольшую квадратную дверь. В глубине показались стоптанные ступеньки.
Он спокойно спустился в погреб.
– Есть! – донесся из глубины его голос. – Очень большие кувшины, в рост человека; надо перелить, а одному не справиться.
– Сейчас приду, – сказал Берда, прислонил к дереву копье и, положив ладонь на рукоять меча, тоже спустился в погреб.
Мальчик стоял в стороне, спрятавшись за дерево, и ждал возвращения явана и нового друга. Спитамен вышел один. Он тяжело дышал: в руке он держал небольшой пустой кувшин.
– А где явана? – спросил мальчик.
– Ему понравилось вино, и он там остался пить его, а потом будет там же спать. – Спитамен прикрыл дверь и снова засыпал ее листьями. – Теперь пойдем скорее, если ты хочешь, чтобы я накормил тебя.
Оба пошли по узкой извитой улице. В окровавленном ухе Спитамена болталась дощечка. Навстречу попадались воины.
– Есть вино? – спрашивали они, хватая кувшин.
– Ищу для Берды, – отвечал Спитамен и направился дальше к середине города.
Главная улица, прорезавшая весь город, обычно полная народа, теперь была пустынна. Кое-где шли одинокие жители, прижимаясь к стенам. Несколько лавок было открыто, и возле них толпились македонцы. Они принесли большие узлы, и важные купцы [150] невозмутимо разворачивали цветные одежды, шерстяные плащи, длинные покрывала и складывали их в кучи.
150
За армией македонцев шла следом свора многочисленных купцов, которые скупали у воинов награбленные вещи и отправляли в другие города для перепродажи.
Купцы платили за эти награбленные
– Хочешь, дам один дарик?
– Один дарик за пять одежд? Да каждая хламида стоит четыре дарика! – кричали воины.
– Не хочешь, бери назад. У меня так много одежд, что я больше не могу покупать. Да вдобавок твои одежды в кровяных пятнах. Кто теперь их купит у меня?
В середине города, около ворот цитадели, на каменных выступах сидели часовые и метали кости. Спитамен заметил, что македонский гарнизон был незначителен – всего было, может быть, две-три сотни пеших и конных. Вся македонская армия двинулась дальше на восток грабить другие согдские города.
От цитадели дорога шла по мосту через глубокий ров, огибавший полукругом старые стены. Дальше начиналась самая густонаселенная часть города, где уже садов почти не было, а плоские крыши домиков лепились одна над другой бесконечной лестницей. Половина домов была разрушена пожарами, вспыхнувшими во время разгрома Мараканды македонцами, и в разных местах обугленные пепелища еще дымились. Обезумевшие старухи и истощенные дети бродили среди развалин, рылись в мусоре, отыскивая себе еду и вытаскивая обгорелые тряпки.
Спитамен прошел через пустынную теперь торговую часть и зашел в переулок, где жил его друг философ Цен Цзы. Дом был пуст, вместо амбаров с товарами торчали покосившиеся черные столбы. Старый слуга-индус испуганно выглянул из погреба и, узнав Спитамена, подбежал и припал к его груди.
– И ты тоже в горе, – сказал, всхлипывая, старик, указывая на дощечку, висевшую под ухом охотника.
– Это еще полгоря, – ответил беспечно Спитамен. – А где твой мудрый учитель?
– Не знаю, – ответил слуга. – Когда грабители пришли на нашу улицу, учитель подвязал сандалии, взял посох и пошел из города. Назад он не вернулся, и я не знаю, жив ли он.
Спитамен зашел в сад, где на подстриженных деревьях листья сморщились, охваченные жаром пылавших зданий. В бассейне часть красных рыбок всплыла белыми брюшками кверху. Беседка была разрушена, и только каменная статуя Будды по-прежнему кривилась насмешливой гримасой.
Мальчик, следовавший за Спитаменом, держась за подол его плаща, подобрал несколько разбросанных по дорожке пергаментных листков, написанных рукой Цен Цзы. Спитамен бережно сложил их и спрятал за пазуху. Через пролом в стене охотник и мальчик пробрались в брошенные сады и затем вышли на окраину города, где начинались песчаные холмы.
Там Спитамена дожидалась группа всадников. На них были оборванные одежды, но все имели хорошие копья, луки и секиры.
– Яваны сейчас расползлись по городу, как клопы, ничего не стоит перехватать их живьем. Мы должны пробраться на главную площадь и отрезать яванам путь в крепость. Где главный отряд?
– За холмом, в камышах Золотоносной реки.
– Вызывайте его – яваны ничего не ожидают.
– Спитамен, что у тебя за новая серьга в ухе? – смеялись всадники.
– Это мне награда за знание греческого языка. – Спитамен сел на подведенного ему высокого рыжего коня, надел пояс с мечом и взял в руки копье. – Кукей, возьми к себе на коня этого мальчика. Из него вырастет хороший защитник крестьян.